Разговор с режиссером Теймуразом Эсадзе о главном послании Абрамова

Мы идем по улице в Городецке - ​именно с нее начинается фильм «Две зимы и три лета», премьера которого состоялась восемь лет назад. Теймураз Эсадзе показывает, как дом за домом он буквально собирал свое Пекашино - ​абрамовскую деревню, которую мы увидели в фильме. Для этого он объездил все Пинежье, снимая то одну избу, то другую. А в Городецке - ​особая удача! - ​в фильм попала целая улица, еще сохранившая свою первозданность.

Мы идем по этой улице с деревянными избами и говорим про Баха. И я понимаю, что это важно - ​иначе зачем бы Тэмо с таким жаром о нем рассказывал? Собственно, он отвечал на мой простой вопрос: что в его жизни и мировоззрении изменилось после того, как он снял фильм «Две зимы и три лета»?

Но Тэмо не может, да и не станет отвечать просто. И он начал про Баха, а я изо всех сил стараюсь уловить его мысль. Время от времени он отвлекается и делает замечания по поводу ­какого-то знакомого дома. Они все у него знакомые.

— Вот за что четыре мужика погибли? - ​кивает он на покосившуюся, а некогда статную избу, на которой прикреплены четыре звездочки. - ​Здесь они родились, выросли, жили, ушли на фронт и погибли. Чтобы все это приходило в запустение?!

И снова про Баха. Вернее про работу Альберта Швейцера, которая называется «Иоганн Себастьян Бах».

— Если хочешь разбираться в музыке, просто прочитай эту работу, - ​советует Тэмо. - ​Принято считать, что Бах новатор. Но на самом деле он подвел итог под Средневековьем. Бах брал чужие неизвестные произведения, которые были написаны не для исполнения, обрабатывал их и давал им жизнь…

Как это музыкальные произведения писались не для исполнения?

Оказывается, в Средневековье были популярны нотные издания для чтения. И человек слышал музыку на уровне чтения! Не было же другого способа слушать музыку на расстоянии. Удивительно: средневековый человек берет в руки такое издание и слышит оркестр или орган. Но эти произведения звучали только в воображении тех, кто мог купить и прочитать такую музыкальную книгу.

Тэмо рассказывает, что Бах оживил эти мелодии: они стали шедеврами, он их как бы вытащил из небытия и сохранил для потомков. И большое количество таких произведений благодаря Баху дошло до наших дней.

Я уже погружаюсь в эту историю с Бахом, когда Тэмо прокладывает мостик к Абрамову:

— Абрамов тоже подвел итог под шестидесятыми-­семидесятыми годами. Момент фиксации для него тоже стал ключевым. Но тогда все было живое, развивалось. А сейчас разрушается даже то, что я успел зафиксировать в фильме.

Тэмо показывает дровяник: мимо него в одной из последних серий шел Егорша. Сейчас здесь такую сцену уже не снять, потому что вместо избы, на фоне которой стоял этот дровяник, появился розовый домик.

Это особая боль и Федора Абрамова, и Тэмо Эсадзе - ​сохранение Дома в глубинном смысле слова. Иначе не сохранить национальный код русского человека. Об этом Тэмо рассуждал во время семинара, на который он приехал в Верколу и который проходил вместо привычного праздника «А в Пекашино ставят стога…». Тогда Игорь Чекалин, хозяин гостиницы «Дом в Пекашино», где жили Тэмо и участники семинара, попросил записать монолог Тэмо на камеру, а режиссер Александр Болотников сделал по этому поводу небольшой фильм. В основу фильма как раз и легла эта идея: ​сохраним дом — сохраним национальный код.

Вот как об этом говорит Теймураз Эсадзе:

— Русское деревянное зодчество, и в первую очередь северное деревянное зодчество, это мирового уровня явление. За этим зодчеством стоит, во‑первых, тысячелетняя история, во‑вторых, отсутствие крепостного права. Именно по этой причине здесь были такие большие дома, а не мелкие избы, которые встречаются в средней полосе. Там никто бы не позволил поставить такой дом. Какой помещик разрешил бы? Невозможно. Такой дом мог быть только у очень богатого человека. У купца, например, но купцов было мало по сравнению с крестьянами. А здесь такой дом был у каждого. Ну почти у каждого.

Плюс к этому здесь не было монголо-­татарского ига. В северной культуре заложен код русского человека. И это воплотилось в деревянных конях, о чем, собственно, и писал Абрамов. Он говорил о том, что сохранение культурного кода является основополагающей целью государства. Государство должно создавать условия, чтобы человек, который живет в таком доме и не может его содержать, тем не менее его не ломал. И не только запретами, но и поддержкой, стимулированием, налоговыми льготами или, возможно, вообще отказом от налогов. Для государства это стоит копейки, а в результате сохраняется национальный код. Это то, что можно показывать своим внукам и правнукам: ​живая деревня и дома середины девятнадцатого века. А мы, вместо того чтобы относиться к ним как к реальным памятникам, отправляем их на слом.

Я иду по Верколе, я иду по Явзоре, по Городецку, по Острову и вижу, что тех домов, которые еще 15–20 лет назад здесь стояли, теперь нет. Так люди оптимизируют свою жизнь. Потому что жизнь тяжелая, денег нет, надо уезжать - ​совсем уезжать или оптимизировать то, что есть. Разбирают большой дом, который строил прапрапрадед, и вместо него ставят бытовку. Нам это надо? Мы только декларируем патриотизм, но когда я иду по деревне и вижу, как она сносится, думаю: за что люди клали свою жизнь? На каждом из этих домов по три, по четыре звездочки. За что погибали? За это разрушение?

Весь мир, развитый и неразвитый, делится на две неравные части. Одна часть - ​вот эти успешные экономически развитые страны. Обратим внимание, что все эти страны радикальнейшим образом относятся к проблеме национального кода и к своему национальному достоянию - ​архитектуре. Попробуйте там в исторической зоне гвоздь вбить!

А есть другая группа стран, их большинство, которые не занимаются культурным кодом. Наоборот, там создаются условия, чтобы он исчез. Это так называемая унификация. И что с этими странами? Они, что, экономически успешные? Ничего подобного. Это как раз те страны, которые входят в маргинальный круг. Это голый потребитель. И выкачивается у них все, что можно выкачать. Это практически колониальный режим.

Мы в какую группу хотим попасть? Все начинается с языка и с культуры. Уберите это - ​и ничего у вас не будет.

Северный дом соразмерен человеку трехметрового роста. Он не может быть карликом. Я имею в виду не физические данные - ​он внутренне должен быть очень сильным. К сожалению, сейчас я не вижу востребованности такого человека. Национальная идея России очень простая - ​человека надо сделать хозяином того дома, в котором он живет. Как только это случится, я вас уверяю, вы не узнаете страну.

***

Тэмо - ​человек категоричный, если дело касается принципиальных вещей. В общем в этом он схож с Федором Абрамовым, который никогда не заискивал ни перед властью, ни перед народом, включая и своих земляков. Как считает Тэмо Эсадзе, Абрамов до сих пор власти неугоден, потому что он показывает, как можно говорить правду.

Теймураз также вспоминает, как во время съемок на этой же улице в Городецке одна из местных жительниц сказала: «А мы Абрамова не любим…» И это тоже можно объяснить. Народ же привык, что его называют мудрым да великим. А что говорит Михаил Пряслин, который пытался собрать подписи в поддержку репрессированного Ивана Лукашина и не нашел понимания у односельчан? В фильме Эсадзе это звучит так: «Шлюха - ​народ!». Тэмо рассказывал, что слово из четырех букв, которое употребил Абрамов, теперь вошло в перечень тех, которые публично звучать не могут.

Как по мне, «шлюха» по отношению к народу - ​еще хлестче, чем то, что у Абрамова. Конечно, не понравится…

А что делать? Как говорить с тем же народом, чтобы было доходчиво и понятно? Ну, чтобы этот самый национальный код сохранить, ​возможно, его надо сначала пробудить? Чтобы даже без запретов не возникало желания разобрать вековую избу и сделать из нее времянку. И чтобы привить неприятие любого китча, который так и норовит проникнуть в эту среду обитания - ​под самым разным видом.

Можем повторить и вслед за Абрамовым, и вслед за Тэмо: это задача государственного уровня. Очень серьезная и глубокая. Сохранив национальный код, мы сохраним жизнь самой деревне, а она потом даст живительные силы всей стране. Ведь правда: во все времена Россия была жива деревней.

Но с ­чего-то надо начать. И здесь все просто, считает Эсадзе. Начать надо с Дома. Его всеми силами защищал Федор Абрамов в романе, который он писал тридцать лет. Сейчас этот Дом ищут Тэмо и его единомышленники. Ищут и находят. Пока что…