За те пять лет, что я учился на факультете журналистики университета, в Ленинград дважды приезжал на гастроли Театр на Таганке. Попасть на его спектакли оказалось несложно, за исключением «Гамлета». Увидеть «Гамлета с гитарой» — Владимира Высоцкого — было немыслимо. Но я исхитрился — и попал.
Прочитав в 1974 году на афише: «Деревянные кони», не впечатлился. Городской человек, ничего не понял. Почему они деревянные — игрушечные, что ли? Зачем они мне?.. И имя автора пьесы ничего не сказало: писателей-деревенщиков преподаватели литературы не жаловали — ни Федора Абрамова (хотя ведь свой, на филфаке учился, а потом кафедрой заведовал), ни Василия Белова, ни Валентина Распутина. И билет на легендарный спектакль я не купил. А ведь там играли — Боже ты мой! — Алла Демидова, Иван Бортник, Зинаида Славина…
Много позже я прочитал, что, после того как отгремели аплодисменты, состоялось незапланированное обсуждение спектакля. На сцену выходили известные режиссеры, актеры, критики. Артист товстоноговского БДТ Евгений Лебедев сказал, что он будто в церкви побывал, испытал духовное очищение.
…В 1975 году я приехал в Мезень работать в районной газете, здесь стал узнавать, кто такой Абрамов. Спасибо за это писателям Владимиру Личутину и Виталию Маслову, уроженцам Мезенской земли, всегда заходившим в редакцию во время очередного приезда на родину. Виталий Семенович Маслов не переставал удивляться: «Как эта фраза проскочила, непонятно!» Он говорил о фразе из романа «Дом»: «Вся Россия — сплошная политбеседа». Я с автором был совершенно согласен, так как к концу 1978-го (изрезанный цензурой «Дом» вышел в 12-м номере «Нового мира» за 1978 год) трескучих политбесед наслушался.
Позже прочитал в абрамовском письме землякам «Чем живем-кормимся», что пьянство в России стало «национальным бедствием». И опять согласился. Абрамов и для меня стал символом. Символом честной, мужественной, горячей личности. И горько было услышать о его преждевременной смерти…
В 1984 году мне сказали, что любимый учитель Абрамова Калинцев, имя которого писатель называл «с благоговением и трепетом», который много лет работал на Пинеге, — родом из Мезени. Что он и на Мезени поработал на ниве народного просвещения. Ученик называл его человеком «невероятно ярких способностей». («Я надеюсь, что его имя будет должным образом увековечено на нашей родной Пинеге», — сказал Абрамов 30 октября 1981 года на авторском вечере в телестудии «Останкино»).
Свою заметку об Алексее Федоровиче Калинцеве я отправил Людмиле Владимировне Крутиковой-Абрамовой. Она не замедлила с ответом: поблагодарила, но и упрекнула — дескать, почему вы не написали, что у Алексея Федоровича трагическая судьба, что он был репрессирован, из лагеря не вернулся… Мне это просто не было известно. И толком о народном учителе Калинцеве не узнал бы, если б не горбачевская перестройка. Выяснилось, что в Архангельском региональном управлении КГБ можно прочитать уголовное дело Калинцева. Прочитал. Как и следовало ожидать, дело сшили белыми нитками. Калинцев врагом народа не был и посмертную реабилитацию получил еще до М. С. Горбачева — благодаря Федору Александровичу Абрамову.
В Мезени и Пинежском районе еще жило немало учеников Калинцева, я с ними встретился. Все они говорили об Алексее Федоровиче с восхищением, подробно. У меня получился большой документальный очерк, который вошел в мою книгу «Низкий поклон» — о мезенцах и пинежанах, жертвах сталинских репрессий.
В то время, когда я работал над очерком, «Новый мир» (№ 5, 1989 год) опубликовал повесть Абрамова «Поездка в прошлое», которую писатель закончил еще в 1974 году, — о трагедии коллективизации и раскулачивания, «о противостоянии фанатиков-революционеров и подлинных хранителей общечеловеческих ценностей», как написала в послесловии Л. В. Крутикова-Абрамова. В учителе Павлине Федоровиче Усольцеве, 17 лет протрубившем по лагерям, без труда угадывался прототип — Алексей Федорович Калинцев. Как же хотелось ученику, чтобы его учитель остался жив!.. Но не признавший себя виновным Калинцев умер от туберкулеза легких в феврале 1941 года. Похоронен в Архангельске на Соломбальском кладбище. Место захоронения неизвестно.
«Хорошо поклониться святыне! Человеку это нужно в любом возрасте, в любом звании. И я завидую, безмерно завидую тем, кто может постоять с обнаженной головой у могилы своего любимого учителя», — сказал Федор Александрович.
В 1996 году я вернулся в Архангельск, работал в «Правде Севера», вел рубрику «Встречи по четвергам» — это общение с примечательными личностями. Если мой собеседник знал Абрамова — обязательно расспрашивал о впечатлении от писателя. Конечно, я съездил в Верколу. Хотелось знать, чем на исходе ХХ века жила-кормилась родная деревня Абрамова. Увы, во многом все тем же — мало было дел, инициативы. У главы местной администрации спросил, осталась ли та самая вековая лужа, которой упрекал писатель сельскую власть. «Нет!» — решительно сказал начальник. Зачем обманывал, непонятно. Мы с фотокором Владимиром Зыкиным пошли по деревне и увидели две лужи.
Интересным было интервью с Дмитрием Михайловичем Клоповым, самодеятельным художником, другом Федора Александровича, «пинежским Пиросмани», как называл его Абрамов.
После смерти Абрамова сочинялся миф о том, как веркольцы любили своего знаменитого земляка. Миф развенчивал Клопов: «Нас обоих не любили. „Вон идут писатель с художником“, — и ворота на защелку: вдруг что-нибудь напишут. Страшно было, как правда-то не нравилась…»
Клопов добавил краску и в историю с письмом веркольцев Абрамову «К чему зовешь нас, земляк?», которое в 1963 году было опубликовано сначала в «Правде Севера», потом перепечатано в Москве в газете «Известия» и в «Вечернем Ленинграде». Письмо инспирировано властью, которой не понравилась повесть Абрамова «Вокруг да около» — о проблемах колхозной деревни, материально не заинтересованной вкалывать, как делали это доколхозные крестьяне. Власть организовала проработочную кампанию (статьи, собрания, пленумы и так далее) — целый год Абрамова называли «дегтемазом», «туристом с тросточкой», клеили и другие ярлыки. Партийные вельможи и земляков включили в эту неправедную кампанию. Пришли и сказали: «Надо подписать письмо!» Они подписали. Абрамов недоумевал: «Я же хотел помочь — и меня же бьют. Свои же!» (Позднее подписанты винились перед Федором Александровичем).
Так вот, Клопов сказал, что сначала письмо привезли для подписи в лесопункт, где Дмитрий Михайлович тогда работал: «Когда в лесопункте собрание проводили по „Вокруг да около“, мы ведь все из клуба ушли, никто письмо против Абрамова не подписал».
Прямо по марксизму: рабочий класс посмелее крестьянства.
А времена менялись, отчасти и под воздействием писателей-деревенщиков. В частности, через полтора года после выхода абрамовской повести — 15 июля 1964 года — появился закон «О пенсиях и пособиях членам колхозов»: устанавливалась государственная система социального обеспечения колхозников. Женщины — члены коллективных хозяйств получили право на пособие по беременности и родам. Потом состоялась и паспортизация сельского населения СССР. 16 мая 1966 года Центральный комитет КПСС и Совет министров СССР приняли совместное постановление «О повышении материальной заинтересованности колхозников в развитии общественного производства»: об отмене исчерпавшего свои возможности трудодня и замене его ежемесячными денежными выплатами.
Один из особенно существенных моих журналистских разговоров был с Марией Николаевной Кадашовой — она из веркольских, но судьба увела ее на Каргополье, там она возглавляла крупный совхоз, благодаря ей получавший большие финансовые прибыли, затем руководила районной исполнительной властью (райисполкомом). Абрамов жадно расспрашивал Марию Николаевну о житье-бытье в ее хозяйстве; по воспоминаниям Кадашовой, когда они говорили о проблемах сельского хозяйства, «Федор Александрович слушал особенно внимательно и, как прилежный ученик, записывал в блокнот самое важное».
Писатель Абрамов — из тех людей, которым чуждо «искусство ради искусства». Его гражданский темперамент, писательская совесть требовали влияния на современность. На этот счет — пример с той же историей вокруг названной повести. О ней замечательную статью написал критик Игорь Виноградов, но в «Новом мире» ее, уже набранную, пришлось снять… Писатель получит гранки и прочитает: произведение Абрамова «останется как подлинное свидетельство о нашем времени, и именно такие вот утверждающие правду жизни очерки, рассказы, романы, фильмы будут для людей будущих поколений тем главным источником, по которому они смогут представить нас, сегодняшних людей. А что до нашего времени, то — Бог ты мой! — как нужна нам сейчас именно такая вот „преходящая“ литература! Ведь без нее мы, сегодняшние люди, пожалуй, и „вечные“-то проблемы понимать по-настоящему не научимся…»
Летом 2017 года я сидел в читальном зале Госархива Архангельской области и читал дела фонда отделения Союза писателей России с намерением написать книгу о нашей писательской организации к ее 85-летию (юбилей приходится на этот год). В одном из дел прочитал выступление руководителя северных писателей на семинаре молодых литераторов Архангельской области (декабрь 1963-го):
«Идет борьба двух идеологий. Ни на минуту нельзя забывать об этом. Буржуазная идеология все время ищет новые формы и методы борьбы с идеологией коммунистической. И если мы будем допускать политическую незрелость, если мы будем недостаточно подкованы идейно, то срывы неизбежны. Так неизбежны, как это случилось в свое время с талантливым поэтом Евтушенко, с прозаиком Абрамовым, скульптором Неизвестным, с некоторыми работниками кино и театра. Нельзя было не заметить, как идеология старого мира начала протягивать к нам отвратительные щупальца, оказывая свое влияние на некоторую небольшую часть молодежи, да и не только молодежи. Но мы под руководством Коммунистической партии вовремя отрубили эти щупальца и объявили непримиримую борьбу влиянию идей Запада».
И тут я подумал, что уже скоро — столетие со дня рождения Федора Абрамова, а его подробная биография никем не написана. Книги о нем есть, но литературно-критического, литературоведческого порядка. Пишет ли кто такую работу у нас, в Архангельске? Нет. Взяться мне? Да ты что! Масштабы-то несоизмеримы: где Абрамов и где я?.. Но у меня есть такой материал, которого нет ни у кого. А если я найду еще что-то особенное? Надо связаться с Центральным государственным архивом литературы и искусства (Санкт-Петербург). Надо еще раз встретиться с Л. В. Крутиковой-Абрамовой.
Я это сделал: в Петербурге прочитал в архиве личное дело Абрамова, которое до меня никто не открывал; получил благословение Людмилы Владимировны; встретился с историком литературы Геннадием Мартыновым (он будет неоценимо помогать мне). Затем в Архангельске по двум библиографическим указателям выбирал необходимые статьи о творчестве Абрамова, воспоминания о нем, читал и читал.
Я уже работал над рукописью, уже написано было немало. Но все еще сомневался: за свою ли работу взялся?.. И тут мне приснился сон: захожу в нашу кухню, там на диванчике сидит Федор Абрамов. Смотрит на меня не хмуро, не строго (такой он на многих фотографиях), а очень внимательно. Спрашивает: «Пишешь?» — «Пишу». — «Ну-ну». И все.
Я подумал: Абрамов не отверг мое намерение. Почувствовал я себя увереннее.
В 2019-м в архангельском издательстве «КИРА» книга издана. В 2020 году вышло ее второе издание.
Сергей Доморощенов, автор книги «Великий счастливец», журналист