Волонтер, журналист, в прошлом редактор известного на весь мир журнала о независимой музыке RockOracle, организатор концертного агентства, работавший с GusGus и Camouflage, директор старейшего в России ­готик-фестиваля Synthetic Snow Festival.

В Кенозерье привела музыка

Не скажу, что я человек, особо верящий в ­какие‑то сверхъестественные совпадения. Но мое знакомство с Кенозерским национальным парком — ​тот случай, когда кажется, что это не было просто случайностью. Я родился и вырос в Москве, в детстве лет до двенадцати родители брали меня в байдарочные походы, в том числе и в Карелию. Мне, конечно, всегда нравилась природа, красота северных озер и лесов. Но наступил переходный возраст, а там и новые интересы — ​хеви-метал и все такое. Приоритеты поменялись, и… дальше родители путешествовали уже без меня.

В 2012 году ко мне на рецензирование попал диск архангельской группы «Шесть Мертвых Болгар» «Тишина 23–39». И слышу я там ­что‑то такое красивое северное народное, но в современной электронной аранжировке. Мне очень нравится. Беру интервью у группы для журнала, прошу прислать фотографии. Вместо лиц музыкантов мне присылают фото, на которых ­какие‑то кресты поклонные под снегом, лодки, домики деревенские… Красивое! Спрашиваю — ​что за фото? Отвечают: это Кенозерский нацио­нальный парк, мы там голоса ансамбля из деревни Усть-­Почи записывали для альбома.

И меня тогда все это очень зацепило — ​и музыка, и фотографии. Стал гуглить, что за парк такой, попалось фото часовни в деревне Глазово, где она как будто на воде стоит, — ​и меня накрыло. Очень захотелось это все своими глазами увидеть. А попасть в парк помог друг из другой архангельской группы — ​Moon Far Away. Так и приехал в парк впервые — ​с женой, как турист, в составе фототура. И с тех пор приезжаем сюда каждое лето уже почти десять лет.

Места силы пускают не сразу

Географию парка тогда я себе не представлял. И был удивлен, что знаменитую часовню в Глазово не увижу. Зато тогда только мы вдвоем из всей группы совершили пеший поход до Порженского погоста. Нам рассказывали, что Порженский — ​это особое место силы и что не всех оно к себе пускает. В итоге из всей группы фототура, в которой было человек тридцать, до Порженского тогда дошли только мы.

Утром того дня, на который был запланирован поход, пошел дождь, ­кто‑то проспал, ­кто‑то поленился, а мы ­почему‑то взяли и пошли — ​и прошли все 15 километров, хотя на тот момент на такие дистанции в принципе не ходили, тем более по лесу. Мы в то время даже в городе пре­имущественно на такси перемещались. Комарами были искусаны, ноги отваливались — ​но дошли.

Порженский погост тогда еще был не отреставрирован, весь зарос мхом, и это выглядело по‑своему еще более внушительно, чем сейчас. Озеро рядом красивейшее — ​и никого вокруг. Можно верить во ­что‑то или не верить. Но, когда находишься в таких местах, просто завораживает то, как люди ­когда‑то давно понимали и чувствовали прекрасное. Это, по сути, единая композиция — ​сам храм, роща, озеро, небо, лес — ​то, как строение вписано в ландшафт. Мы просто сидели там, чай пили и на озеро ­смотрели — ​и это был такой восторг и умиротворение!..

Сыграл в эпизоде у Кончаловского

В общем, часовню в Глазово я тогда так и не увидел. Однако познакомился с сотрудниками парка. Опыта самостоятельных путешествий у меня еще не было, поэтому на следующий год я стал писать им на тему, как бы снова приехать в парк. Предложили приехать в качестве волонтера. В парке есть программа «Часовенный рай», в рамках которой добровольцы помогают в реставрации старых часовен. Про волонтерство я тогда почти ничего не знал. Но сама идея заниматься ­чем‑то, что тебе нравится, даже если это не приносит тебе денег, мне никогда не была чужда.

Проект был международным, в него входили люди разного пола и возраста из Бельгии, Греции, Тайваня, Нидерландов, Франции, Испании, Англии. Две недели мы перемещались по озерам на барже с одного объекта на другой (что само по себе очень круто!). Перекрывали крыши часовен, жили в палатках. И даже периодически пересекались со съемочной группой Андрея Кончаловского, который в то же время снимал в парке свой нашумевший фильм «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына», даже снялись в эпизоде фильма в роли самих себя — ​правда, этот момент в окончательную версию фильма так и не вошел.

Несмотря на житейские сложности, я получал удовольствие от каждой минуты своего нахождения на проекте. Совпало вообще все, что могло совпасть: люди, место, события. Я увидел людей, которые приехали из других стран, чтобы познакомиться с нашей культурой — ​и заплатить за это своим трудом. Это были не сумасшедшие, не сектанты, как многие себе представляют волонтеров, а обычные ребята: айтишник, студент военной академии, начинающий актер, дизайнер, педагог и так далее. Многие из них управлялись с молотком и бензопилой гораздо лучше, чем я. И эти две недели мы жили как одна большая семья. Я домой вернулся как будто с полностью перевернутым сознанием после этого, настолько сильными были впечатления.

У нас — ​семейное волонтерство

В этом и во всех последующих волонтерских проектах принимала участие моя жена и партнер по концертному бизнесу Екатерина Николаева. У нас такое семейное волонтерство. Через все радости и сложности мы проходим вместе. Сейчас у нас за спиной около двадцати волонтерских проектов в разных местах России — ​от Калмыкии до Сахалина. Но больше половины из них — ​это проекты Кенозерского парка, куда мы стараемся вернуться каждое лето, а по возможности и не один раз. Это стало жизненно важным!

Моя городская жизнь до истории с пандемией была сосредоточена вокруг нашей концертной деятельности и околомузыкальной тусовки. Это накладывает отпечаток и на круг общения, ­в ­котором почти все люди так или иначе связаны с данной сферой. С одной стороны, это здорово, с другой — ​ограничивает. А каждый волонтерский проект — ​это новая среда, возможность познакомиться и пообщаться с людьми разных возрастов и интересов, которые занимаются ­чем‑то принципиально другим, нежели я. Разные характеры, разный менталитет… Мне кажется, главное, что я вынес для себя из волонтерского опыта, — ​все люди в принципе разные. Не то чтобы я не знал этого раньше, просто здесь это становится более очевидным, помогает воспитывать в себе терпимость, способность принимать других людей и их особенности.

Здесь ведь как: выгружаешься из поезда на станцию, десять человек, которые до этого друг с другом не были знакомы, садятся в «буханку» и поехали — ​все! На ближайшие полторы недели это твоя семья, вам под одной крышей жить, друг другу еду готовить, одну работу делать, и обратной дороги уже нет. В целом это просто определенная перезагрузка.

Офис моей мечты

Чем волонтерство отличается от обычного туризма? Последний, наверное, тоже разный бывает. Но обычно я вижу ­что‑то интересное на бегу. Ч­то‑то посмотрели, побежали дальше, есть маршрут — ​надо двигаться. Не мой вариант ­все‑таки.

Когда же ты волонтер, и в особенности это касается как раз Кенозерья, то за время проекта ты как бы врастаешь в этот ландшафт, видишь его изнутри. Одно дело приехать в красивейшую деревню Зехнову, где стоит уникальная часовня Иоанна Богослова и живут всего три человека, на два-три часа, послушать экскурсию, погулять немного и уехать. Другое — ​пожить здесь дней десять. Не просто сфотографировать часовню и помчаться дальше, а ходить мимо нее каждый день за водой на родник: вечером, утром, днем, на рассвете, на закате…

В Усть-­Поче, например, мы занимались восстановлением деревенского клуба — ​очень интересный объект. Деревня в советское время жила за счет лесозаготовки. И в этот клуб ходили все эти лихие вальщики-­пильщики, знакомились там с девушками, танцевали, влюблялись, бильярдная там у них была, крутили кино. И вот мы с женой — ​московские концертные промоутеры — ​красим, пилим, подымаем деревенский клуб вместе с местными жителями, слушаем их воспоминания. Когда я внутрь первый раз вошел, увидел эти старые бильярдные столы, сцену, у меня дух захватило — ​это же целая история!

Мы также работали на сенокосе и участвовали в восстановлении водяной мельницы в Зехновой, помогали ремонтировать деревянные часовни в деревнях Свиное, Семеново и Косицына. В 2020 году во время локдауна даже побыли онлайн-­волонтерами — ​делали для парка расшифровки аудиозаписей интервью с жителями местных деревень.

В августе 2021‑го, когда пандемия поставила наш концертный бизнес на бессрочную паузу, я почти два месяца жил в деревне Морщихинской, где работал сезонным помощником администратора в визит-­центре. Последние двадцать лет своей жизни я не ходил на работу в общепринятом понимании — ​работал из дома или любого места, где есть Интернет, за исключением тех дней, когда у нас шли концерты и нужно было лично присутствовать на площадке. Сейчас жизнь повернулась таким образом, что в офисе я ­все‑таки оказался. Но если уж офис, то такой, когда за окном колышутся от ветра сосны и расстилается Лекшмозеро, после дождя над водой появляется радуга, а в десяти минутах ходьбы от места работы есть лес, где можно спокойно набрать брусники или белых грибов. Со мной жена и прекрасные люди, мне спокойно и хорошо.

Как теперь вернуться в город?..

В этом году парк празднует тридцатилетие, в следующем будет десять лет с момента, когда я первый раз сюда приехал, и с тех пор каждый год возвращаюсь. Почему?

Многое, что в городе кажется важным, здесь видится совершенно незначительным. В Кенозерье начинаешь получать радость от простых вещей. Вот озеро за окном, ему сколько лет? Тысячи? В Москве, в мире может происходить что угодно, нас всех не станет — ​а оно как было, так и останется. Оно как будто бы мне напоминает о том, что вся эта суета, которая ­где‑то там, в мире, далеко, что она вообще ничего не стоит. И Кенозерье — ​это единое пространство, которое вот все целиком — ​про это!

Я здесь живу в деревне — ​и это по‑настоящему автономная жизнь, на улице тебя никто не рассматривает, да и вообще людей почти не видишь, кроме туристов, с которыми по работе надо контактировать. Информационный фон ничем не засорен. С местными иногда случается общаться — ​и особый кайф в том, что им вообще нет дела, кто я такой, зачем сюда приехал или что у меня написано на футболке. Здесь ­как‑то все не напоказ, что ли. После Москвы особенно сильно это ощущаешь. Не знаю, как так получилось, но каждый раз, когда я приезжаю в Кенозерье, у меня появляется ощущение, что я как будто бы вернулся домой. Ведь дом — ​это там, где тебе хорошо, правильно?..