Глава из книги Виктора Чучина «Чучин корень»
Места, где будут строиться спецпоселки, были определены заранее. Каждую группу раскулаченных вели к определенному месту, указанному на карте. На территории Вершинского (впоследствии Нововершинского сельсовета) Черевковского района несколько поселков находилось на берегах р. Ерга и ее притоках. Для спецпоселка Заруба было выбрано место на высоком угоре, под которым протекает быстрая лесная речка с одноименным названием.
Приведя группу спецпереселенцев в обозначенное место, комендант заявил, что жить они будут здесь. Чтобы иметь хоть какой-то кров, каждая семья стала из жердей и елового лапника строить свой шалаш. Младшей Вале в то время было всего 2 годика, Гале — 4 лет, а моей маме — 6. Взрослыми было построено более 50 семейных шалашей, в которых начали проживать более 150 человек. На спецпоселении было много белорусов из Витебской области, при этом немало и из Ушачского района. Откуда-то в лагерь привезли двуручные пилы и топоры. Мужчин и женщин покрепче отправили валить лес. Одна часть из них должна была строить зимние бараки, а другая — заготовлять лес для государственных нужд и отправки предстоящей весной по реке Ерга. Бревен заготовляли много, и таежный лес постепенно начал отступать перед волей истощенных людей.
Начали строить бараки, но уже не на 200 человек, как в лагере Макариха, а поменьше. Бараки были с длинными коридорами и маленькими комнатами на обе стороны. В каждом размещалось 8–12 семей. Постройки были уже более основательные, и это наводило на горькую мысль, что их пригнали сюда на долгие годы. Тем, кто будет работать на лесозаготовках и выполнять норму, обещали платить деньги и усиленный паек. Продукты по норме на каждого едока выдавали под запись с последующим удержанием стоимости из зарплаты.
Мой дед Константин в возрасте 58 лет с сыном Георгием, которому уже было одиннадцать, пошли валить лес, чтобы как-то помочь прокормить семью. На лесозаготовках вместе со спецпереселенцами стали работать мужики и из местных деревень. Они тоже хотели зарабатывать деньги.
При этом местным жителям платили зарплату полностью, в то время как со спецпереселенцев удерживали 25% на содержание спецпоселка и комендатуры. Из этих средств хоронили и умерших. Комендант выдавал буханку хлеба за каждого похороненного. Местных кормили не по такой норме, как спецпереселенцев, а гораздо лучше. Из числа местных жителей назначали и бригадиров. Рабочий день продолжался 12 часов. Норма на взрослого составляла 3,7 кубометра в день. В норму входила работа по валке леса, обрубке сучьев и раскряжевке. В зимнее время, прежде чем свалить дерево, вокруг его надо было еще и отрыть снег, чтобы оставить пень положенной высоты. Георгий в свои 11 лет был крепким парнем и помогал отцу выполнять и перевыполнять норму, чтобы заработать дополнительный паек для мамы и сестер.
Белорусы всем своим поведением показывали коменданту и местным жителям великую силу жизни, которая позволяла обустроить, казалось бы, непригодные для жизни места, не взирая на непривычные холода и постоянное чувство голода. Александра Семеновна на костре готовила еду для всей семьи, постоянно заваривая какие-то корешки и травы. Нина (моя мама) как старшая таскала для огня сухие ветки, а Галя водилась с Валей. Им тоже все время хотелось есть. Раз в неделю завозили хлеб и немного крупы, которую делили спичечным коробком. Мама вспоминала, что каждый день взрослым, которые работали на лесоповале, давали по норме 400 граммов ржаного хлеба, а другим работающим только по 300 граммов. Детская пайка была наполовину меньше. Часто вместо хлеба давали ржаную муку грубого помола. Из муки, смешанной с толченым белым мхом и травами, бабушка на костре пекла лепешки. Они спасали от голода, но без речной воды их было очень сложно разжевать.
Полчища комаров, а летом несколько недель подряд и оводов одолевали всех постоянно. Одному Богу известно, с каким трудом переносили взрослые и особенно дети их укусы. Бороться с кровопийцами уже ни у кого не было сил. Удивительный факт, что, несмотря на тяжелейшее положение, переселенцы не ожесточились и не опустили руки. К примеру, Константин Константинович и Александра Семеновна запрещали детям плохо говорить о власти. Они, как могли, оберегали их жизни, словно сидящие на гнезде птицы самоотверженно закрывают собой птенцов от проходящего вблизи человека или зверя. Воспитывали в детях честность, порядочность и во имя их спасения учили проявлять уважение к начальству.
Ближе к осени пошли грибы и ягоды. Дети и взрослые при малейшей возможности стали их собирать. Взрослые варили грибовницу и сушили грибы впрок. Собранные ягоды с разрешения коменданта мама носила в дальние деревни, где жили местные, и там обменивала ягоды на картошку и хлеб, зачастую получая даже не картошку, а картофельные очистки.
Местное население в близлежащих деревнях, через которые шли переселенцы, сначала враждебно относилось к переселенцам, но постепенно, увидев их трудолюбие, мастерство и доброту, стало более дружелюбным. Малышей, просивших у них милостыню, уже не прогоняли, а подавали, кто что может, не-смотря на небогатую жизнь в деревнях.
Моя мама рассказывала мне, как Георгий выпросил у коменданта рыболовный крючок и суровую нитку. Из большой вицы он смастерил удочку и, с разрешения коменданта, по воскресеньям уходил в устье ручья Заруба, на речку Ерга ловить хариуса. Насаживал на крючок больших оводов и ловил крупную рыбу. Рыбачить Георгий мастерски научился на своем родном озере Липно. Многие спецпереселенцы с радостью приходили на сваренную в большом ведре уху из полукилограммовых хариусов, черпая наваристую ушицу деревянными ложками прямо из ведра.
По воскресеньям сестры Галя, Валя и моя мама, с разрешения коменданта, ходили по лесной дороге на Большую Елюгу навестить семью Иосифа Константиновича. Иногда и Антонина с Иосифом-Адамом приходили на Зарубу. Семья старшего брата на Елюге жила уже в бараке, но они так же все еще голодали. С наступлением зимы Иосиф Константинович, несмотря на свои 67 лет, ушел работать на лесозаготовки, так как там платили деньги, на которые можно было купить жене и детям нормированные продукты. Конечно, он уже не мог валить лес, но как бывший лесничий с обрубкой сучков управлялся вполне достойно.
На строительстве бараков людей было немного. Спецпереселенцы, понимая, что до зимы не успевают построить бараки, начали рыть и обустраивать землянки. Одновременно несколько умельцев белорусов начали изготовлять кирпичи для печей.
Моя мама рассказывала, как первую зиму они жили в землянке. Сверху для тепла навалили много еловых веток. На пол стелили мелкий лапник. Из самодельного кирпича отец сделал маленькую печурку и трубу. Печка дымила, и мама замазывала в ней трещины глиной.
Охранников в Зарубе не было, и весь контроль осуществлял комендант спецпоселения, который был для переселенцев и царь и Бог. Только с его разрешения можно было уходить с поселения, только через него можно было отправлять или получать письма. Именно он мог за какую-либо провинность посадить в карцер без всякой еды.
Комендатуру на Зарубе построили одну из первых, где кроме комнаты коменданта были карцер и окошечко для письменных заявлений и доносов, которые поощрялись дополнительным пайком. Некоторые спецпереселенцы уходили в бега. Их ловили и кого-то отправляли в тюрьму, а кого-то сажали в карцер при комендатуре на 15 суток. Иногда комендант в 12 часов ночи устраивал поверки, заставляя все взрослое население выстраиваться у своего барака для переклички.
С наступлением первых заморозков стали проминать дорогу до устья речки Заруба, впадающей в Ергу. Для устройства дороги, которую называли «ледянка», нарезали в снегу углубления под санные полозья и поливали их водой. За состоянием ледянки следили очень строго. Люди стояли через каждый километр и убирали с дороги навоз и чистили от снега санный след. В спецпоселок привели несколько лошадей, и по окрепшей ледяной дороге стали таскать хлысты бревен, раскряжевывая и складируя их на берегу речки Ерга.
Каждая лошадь, в отличие от переселенцев, имела свой паспорт, в который заносились сведения о ее возрасте, кличка и другие данные. Лошадей кормили лучше, чем людей, давали им прессованное сено и овес. Георгий, умеющий с детства управляться с лошадьми, вызвался работать на лошади и трелевать бревна на Ергу. Здесь работать ему было уже полегче, но, глядя по вечерам на теряющего силы отца, он принимает решение снова работать вместе с ним на лесоповале.
В конце января 1931 года с лесозаготовок привезли больного и истощенного Иосифа Константиновича. Ему шел 68 год, и от тяжелой работы и недоедания у него не выдержало сердце. Он с трудом дышал и уже не мог двигаться. Его уложили в бараке на нары. Анна Андреевна с дочкой Антониной и маленьким Адамом не отходили от него. Жена понимала, что помочь уже ничем не сможет. Плакала, вспоминая, каким сильным и добрым был ее муж в молодости.
Власть, казалось бы, предприняла все попытки, чтобы уничтожить все человеческое в переселенцах, но не учла великую силу любви, которую испытывала семья к своему любимому мужу и отцу. Приехавший откуда-то фельдшер подтвердил опасения Анны Андреевны. Истощение и болезнь разрушили последние преграды между жизнью и смертью. Через неделю, так и не поднявшись, Иосиф Константинович умирает. В журнале у коменданта появляется запись, что умер от старости. Можно только удивляться и восхищаться человеком, который в таком возрасте и в ослабленном состоянии до конца своих дней думал не о себе, а о том, как помочь выжить своей жене и детям. Так, не выдержав жестокой жизни на спецпоселении, бесславно закончил свою жизнь еще один из сынов Белоруссии, оставив на каторге на дальнейшее выживание всю свою семью.
Маленький Иосиф в свои 4 года еще долго расспрашивал маму, где его папа и когда вернется. Анна Андреевна ничего не отвечала и скрывала, как могла, появляющиеся на глазах слезы. Так семья осталась одна без главы семьи и кормильца.
Константин Константинович с Георгием с раннего утра уходили валить лес. Тайга отступала, и до места работы уже стало более километра. Они брали с собой положенный им паек хлеба, который, чтобы не замерзал на морозе, закапывали глубоко в снег.
В феврале 1931 года на Зарубе построили первые бараки, в которых было по 8 комнат, и в каждую комнату сначала размещали по две семьи. По мере строительства бараков происходило переселение семей из землянок в отдельные комнаты. Трудолюбивые белорусы сложили печи из кирпича, который сами же формовали из глины и обжигали. После холодных и тесных землянок бараки показались хоромами. Правда, все те же дощатые нары и отсутствие постельного белья угнетали чистоплотных белорусов. С приходом весны 1931 года большинство мужчин были отправлены на сплав к реке Ерга для сбрасывания заготовленных бревен в воду. Река Ерга в мае на короткое время становилась полноводной, поэтому мужики торопились по ней сплавлять лес. На сплаве работать было чуть полегче, чем на лесоповале, но сплав, по малой речке был небезопасен. На отмелях и крутых поворотах происходили заторы. Своенравная Ерга, как спички, ставила на «попа» шестиметровые бревна, иногда ломая их. Казалось, не было силы, способной расчистить ей путь. Мужики, рискуя жизнью, с огромным трудом разбирали такие заторы. Георгий, скатывая тяжелые бревна с угора в воду, впервые в жизни завороженно наблюдал, как они легко уплывали за первый поворот. По Ерге бревна доплывали до Северной Двины, а затем уже в плотах отправлялись в Архангельск.
Весной 1931 года в спецпоселение Заруба прибыла новая группа белорусов. Их забрали на родине в начале 1931 года и держали в Котласском лагере Макариха. Как только вскрылась Северная Двина, их так же на баржах доставили до деревни Тимошино.
Первые переселенцы начали расспрашивать вновь прибывших о том, как там, в родных местах. Услышали, что в их родной Белоруссии тоже несладко, душат налогами и арестовывают тех, кто не идет в колхоз и плохо говорит о Советской власти. Колхозы приживаются трудно, а тех, кто продолжает трудиться единолично, раскулачивают. Но все познается в сравнении. После того, что вновь прибывшие увидели и услышали на Зарубе, их прежняя жизнь показалась раем. Отчаяние и безнадежность читались в их глазах. Новые переселенцы еще на родине слышали о тяжелой жизни на Севере и предусмотрительно взяли с собой семена овощей.
Женщины и дети сразу же стали раскорчевывать лес и разрабатывать грядки, с надеждой сажали привезенные семена и ухаживали за посадками все лето. В первый год картофель посадили из очистков.
Правительство Сталина последовательно реализовывало свой план, пытаясь навсегда заселить глухой и пустынный Северный Край работящими людьми. Переселяя навечно и насильно с обжитых мест в тайгу наиболее трудолюбивые семьи с детьми, правительство понимало, что и дети когда-то вырастут в этих местах. Их нужно воспитывать в духекоммунизма — пионерами и комсомольцами.
Уже на следующий год после прибытия первой волны переселенцев в спецпоселках стали открываться школы. Осенью 1931 года начальные школы открылись во всех спецпоселениях, в том числе на Зарубе и Большой Елюге. По настоянию Александры Семеновны моя мама начала учебу в первом классе Зарубской школы. В этот год ей исполнилось 8 лет. Антонине исполнилось 9 лет, и она так же пошла в первый класс, только на Большой Елюге. Мама вспоминала, что в школе на обед давали по две картошины с кипятком. Это хоть как-то утоляло жгучий голод.
Удивительно, но в школе изучали не только русский, но и обязательно немецкий язык. Георгий уже умел писать и не пошел в школу. Он по-прежнему работал на лесозаготовках с отцом, помогая зарабатывать на пропитание матери и сестрам. В этом же году в спецпоселках открыли даже медпункты.
Цинга и тиф были нередкими заболеваниями среди ссыльных. Из-за недостатка света в бараках люди болели куриной слепотой, которую без лекарств лечили народным способом. Дети делали петлю из веревочек и укладывали ее на снег. Сыпали что-то похожее на зерно и, как только птичка заходила в петлю, резко затягивали ее на лапках. Из птичек женщины варили бульон, а печень обязательно отдавали больному. Иногда зрение и впрямь возвращалось.
От недоедания и тяжелой работы заболела и Александра Семеновна. Она с трудом передвигала ноги. Дети помогали ей, как могли, заваривая травы по ее подсказке.
В 1932 году на Зарубу прибыли несколько семей откуда-то с юга. Они еще не понимали, куда попали, и не спешили работать. Белорусы помогли им устроиться, потеснившись в своих бараках. Комендант объявил, что в бараках должно приходиться на одного человека не более трех квадратных метров и на этот счет есть распоряжение ОГПУ Северного Края. С наступлением зимы непривычные к холоду южане с трудом работали в лесу. За невыполнение нормы им урезали и без того скудные пайки. Но голод не тетка, и они постепенно втянулись в этот тяжелый и изнурительный труд. Спецпоселение Заруба разрослось, и в нем уже проживало около 500 человек.
Книга Виктора Чучина «Чучин корень». Том 1.