Анна Анциферова — главный хранитель музейных фондов Кенозерского национального парка. Музейный фонд Кенозерского парка создавался практически с первых дней работы учреждения. За 30 лет сотрудники парка вместе с жителями особо охраняемой территории собрали богатейшую коллекцию, в которую вошло около 13 тысяч предметов.
— Анна Ивановна, сколько лет прошло с момента, как вы связали свою жизнь с национальным парком?
— 12 лет. И уже могу себя причислить к числу старожилов нашего учреждения. Хранитель — не первая моя должность в парке: с 2009 по 2013 год я работала в должности начальника научно-методической и экспозиционной работы. Корни мои — из Плесецкого района. Я окончила исторический факультет Поморского университета. Сначала работала учителем истории в родном поселке Самодед, потом в Северном морском музее в Архангельске. Затем пришла сюда. О парке я знала давно. Слышала разговоры моих земляков из поселка Самодед о том, как хорошо кенозерам, что живут они на территории парка.
— Интересно — почему?
— Речь шла о возможности устроиться на работу. На моей малой родине лесопильный завод к тому времени уже закрылся, начался массовый отток населения.
— Какие моменты, связанные с работой в парке, самые яркие?
— Поездки в Плесецкий и Каргопольский секторы. Наша работа сопряжена со множеством командировок. Я подсчитала: в 2019 году у меня было 20 командировок. В среднем поездка длится неделю, а чтобы доехать до парка, нужен рабочий день, и понятно, что это затратно по времени. Но, несмотря на многие трудности, связанные с нашей многозадачностью, ответственностью перед местными жителями, историей и природой, всегда было больше позитивных эмоций. Мне нравится взаимодействовать с коллегами и жителями. Очень хочется быть частью этого коллектива.
— Слово «хранитель» звучит несколько необычно. А что входит в круг обязанностей?
— Самое главное — обеспечивать сохранность предметов, хранить наследие. Параллельно создаем экспозиции, музеи, экологические тропы, разрабатываем экскурсии. В наше структурное подразделение входят архив и библиотека. Всего в отделе музейных фондов работают три человека.
Сотрудница нашего отдела Надежда Малькова постоянно работает в Вершинино, где находится основное хранилище музейных предметов Кенозерского парка. Большая часть музейных экспозиций располагается в Плесецком секторе. Здесь нужен ежедневный контроль за состоянием предметов.
А по большому счету у всех сотрудников нашего учреждения основная задача — сохранять наследие: парк — это особо охраняемая природная территория. И местные жители прекрасно осознают, что такое музейный предмет, раритет. Поэтому комплектование музеев идет легко. Каждый год мы ставим на учет порядка 300–400 предметов.
— Что бы вы отнесли к главной ценности музейного собрания?
— Коллекцию «небес» — 17 полных и пять фрагментарно сохранившихся комплексов. Это одна из самых больших в России коллекций «небес» XVII–XIX веков. «Небеса» — неотъемлемая часть деревянных храмов, которые строились на территории нынешних Архангельской, Вологодской областей и Карелии. Очень важно, что «небеса» удалось сохранить там, где их создавали. Из 17 комплексов семь остаются в часовнях, для которых они были написаны.
«Небеса» — это памятники высочайшей историко-культурной ценности.
Мы решили, что в нежилых деревнях, где после реставрации есть необходимость комплексно демонстрировать интерьер часовни или церкви, можно использовать копии. Использовали такой подход в Порженском и Почезерском погостах.
Вторая, наиболее ценная, на мой взгляд, часть фонда — это иконы из храмов и часовен. В нашей коллекции иконописи — свыше 300 предметов преимущественно XIX века, есть и иконы XVII–XVIII веков. Когда‑то в Кенозерье и Лекшмозерье были иконы еще более раннего периода, но в 1960–1970‑е годы храмы и часовни Русского Севера подверглись разграблению. Часть наиболее ценных икон находится в российских музеях, значительная часть разошлась по частным коллекциям. Они возвращаются, но это достаточно редкие случаи.
— А можете рассказать о таких случаях?
— Да, например, нам вернули фрагменты пятого «неба», украшавшего часовню Кенозерского прихода в деревне Важе. Два года назад житель Архангельска Андрей Николаевич Чудиков приехал на Кенозеро и привез с собой грань. Грань невысокая, где‑то 1,2 метра, с изображением Иоанна Богослова.
Корни Андрея Николаевича по материнской линии — с Кенозерья, из деревни Майлахты. В 1973 году, будучи подростком, он приезжал на родину своей матери вместе с отцом. Ехали на машине по тракту (сейчас он зарос). На обратном пути в какой‑то низинке машина застряла. Пока отец пытался выехать из грязи, Андрей пошел в ближайшую деревню. Он увидел маленькую часовенку, а возле нее — две грани. Поскольку грани были маленькими, они поместились в машине и были увезены. Одна из этих граней хранилась в семье Чудиковых.
Прошло 45 лет. И Андрей Николаевич привез ее нам со словами: «Наступило время возвращать долги». Для нас это было очень трогательное и важное событие. Речь шла о двух гранях, и мы поинтересовались: «А где вторая?» Он ответил, что надежды нет, поскольку она была кому‑то подарена отцом.
Проходит два месяца — и нам приносят вторую грань. Это сделал архангелогородец, который сейчас живет в Москве. В самолете он прочитал статью в «Правде Севера», в которой мы делились радостью о вернувшейся первой грани и мечтой, что она соединится со второй. Увидев фото грани, наш земляк вспомнил, что он видел что‑то похожее в доме своего тестя. Так две грани нашли друг друга.
— Похоже, что удачно совпали обстоятельства.
— Да. Такие цепочки событий сами выстраиваются. И для нас это — огромная радость.
Около года назад одна уроженка Кенозерья принесла нам прялку. Я сразу подумала, что прялка должна быть подписной с указанием даты: 1909 год. Женщина удивилась: «Откуда вы знаете?» Точно такая же прялка есть в музее «Луково подворье». Один мастер изготовил их на заказ по единому стандарту, используя цветочный орнамент. И теперь у нас две прялки-близняшки. Их автором, скорее всего, был художник, приехавший на заработки.
Цветочные, зооморфные, орнитоморфные росписи распространены по всему Русскому Северу. Лично меня очень умиляет одна прялка. На экскурсиях я обязательно рассказываю о ней. Это резная прялка с широкой лопастью, городками, сережками. С лицевой стороны — традиционный орнамент. С тыльной, куда привязывалась куделька и на которую смотрела пряха, — серп, молот и пятиконечные звезды. Эклектика — явное смешение традиционной и советской культуры 1920–1930‑х годов.
С помощью таких знаков мы узнаем, когда был изготовлен предмет. Я историк. Мне интересно раскапывать и рассказывать истории, претворять их в жизнь.
— Истории людей или предметов?
— Все взаимосвязано. В этом году я курировала экспозицию «Под покровом Петра и Павла». Это музей в трапезной каменного храма Святых апостолов Петра и Павла в деревне Морщихинской (Лекшмозеро). В Плесецком секторе церквей и часовен сохранилось гораздо больше, чем в Каргопольском, но до советской эпохи в духовном плане Лекшмозерье тоже было значимо. На относительно небольшой территории находились три монастыря, огромное количество церквей и часовен. В 1930–1940‑е годы многое было уничтожено, мало что сохранилось. О 700‑летней православной истории Лекшмозерья, утраченных и сохраненных храмах и часовнях, о том, какие часовни восстанавливаются, мы и рассказываем в музее в Морщихинской.
Мы не занимались подготовкой экспозиционного пространства — не штукатурили стены, не реставрировали. Церковь внутри выглядит обветшалой. В советские годы в трапезной, где у нас сейчас находится экспозиция, было зернохранилище. И когда мы рассказываем посетителям об этом, они говорят: «Это же кощунство!» Но местные жители многократно подчеркивали: «Если бы не зернохранилище, церковь бы не уцелела».
На стенах, полах, окнах этой церкви можно увидеть ее историю, веяния времен. Видны слои синей краски разных оттенков, спрессованный слой известки (зернохранилище нужно было белить), видны кирпичи, на полу вырезана дата последнего ремонта — 1903. Дверь с родным замком, по которым видно, что они явно периода строительства церкви.
Показываем сохранившиеся иконы, которыми в советские годы были заколочены окна. Поскольку заколачивали изображениями наружу, сохранились незначительные фрагменты красочного слоя. На иконных щитах есть следы пулек от пневматического ружья. Показываем мы и икону с вырубленными ликами Богоматери и Иисуса Христа.
Один житель Морщихинской был под впечатлением, узнав историю своего прадеда, который был расстрелян в 1937 году за эту церковь. Почему‑то в семье это скрывали, поэтому для человека было настоящим откровением, что его род причастен к храму Святых апостолов Петра и Павла и еще и пострадал за церковь.
На мой взгляд, эта экспозиция получилась сильной в психологическом плане. История оживает в интерьере церкви. Даже люди неверующие говорят нам, что начинают задумываться и менять отношение к нашему общему наследию. Приходят к выводу, что надо быть к нему бережнее.