Быть причастным к великому делу 

Евгений Валуев стоял у истоков «Севералмаза», несколько лет был руководителем и, по мнению его коллег, идеологом предприятия. Мы встречаемся с Евгением Павловичем у него дома в маленькой деревне в Устьянском районе: он угощает огромными сахарными помидорами, выращенными в своей теплице, и рассказывает об экспедициях в Кенозерье с отцом-геологом, о лаборатории в «Якутнипроалмазе», из которой он мог не выходить сутками, о битвах за возможность разрабатывать Ломоносовское месторождение и о том, как важно быть причастным к чему-то очень большому.

По Кенозеру на лодке с мотором

— Евгений Павлович, вам удалось побывать на праздновании юбилея «Севералмаза»?

— Я не смог быть на юбилее, но мне прямо с карьера позвонили коллеги. Поздравили и сказали: «Жалко, что ты не приехал, ты же являешься идеологом «Севералмаза».

— Это так?

— Если объяснять предельно просто и кратко: месторождение имени Ломоносова в Приморском районе было очень сложным с точки зрения разработки. И бои — разрабатывать его или нет — шли очень серьезные. Поэтому стояла задача ­каким-то образом склонить научную общественность к тому, что это месторождение разрабатывать можно, а затем и защитить технико-­экономическое обоснование инвестиций в строительство комбината перед экспертным советом при Правительстве РФ. С помощью коллег, большого числа специалистов различных институтов и руководства Архангельской области нам это удалось. И дорога дальнейшим работам на месторождении была открыта.

Так что я подумал, что идеолог — это, пожалуй, верно. Хотя и не самокритично.

— А ваша профессиональная дорога когда была открыта? Когда вы поняли, что пойдете в геологию?

— Мой отец Павел Андреевич Валуев был геологом. Он занимался весьма специфичной деятельностью, а именно так называемой геологической съемкой специального назначения, служащей для составления карт, которые используются для ведения военных действий на своей территории. Этой геологической съемкой спецназа была покрыта вся территория России, в том числе и вся Архангельская область.

Мы жили в Ленинграде, но, как только заканчивался учебный год, я уезжал вместе с отцом в экспедицию. Так что Архангельская область мне знакома с детства. Например, три года мы с ним жили на территории нынешнего Кенозерского национального парка и прошли все Кенозеро на лодке с мотором, очень часто останавливаясь в пути, чтобы посмотреть брошенные деревни. Церкви и дома в них стояли открытыми, вся домашняя утварь осталась на месте, только иконы, уходя, люди забрали с собой…

Вот так я полюбил природу и полюбил деревню. И поэтому сейчас живу в деревне, хотя я коренной петербуржец.

— А почему вы выбрали именно Устьянский район?

— Здесь выросла моя жена Лидия Георгиевна. Она тоже работала в геологии, а познакомились мы на праздновании дня рождения Виталия Сергеевича Фортыгина. Мы занимаемся домом, огородом, теплицами. Все время в движении, в работе.

Лучший Новый год — в «Якутнипроалмазе»

— Раз ваш отец был геологом и вы ездили с ним в экспедиции, у вас, наверное, и размышлений не было, куда поступать…

— Как раз нет, я колебался. С одной стороны, было желание пойти по стопам отца, с другой — я мечтал о больших путешествиях и поэтому смотрел в сторону специальностей, связанных с океанологией и океанографией. Но в итоге пришел домой и сказал, что подал документы в Ленинградский горный институт на специальность «горный инженер-гидрогеолог». Мама расстроилась, а папа обрадовался.

Учился я хорошо, хотя и отличался определенной недисциплинированностью. Потом два года служил в армии, а когда вернулся, пошел работать во Всесоюзный НИИ горной механики и маркшейдерского дела. Мой шеф Григорий Рафаилович Глозман курировал якутские месторождения алмазов, и я хорошо помню, как мы полетели в Якутию в первый раз зимой. У соседа-­полярника я попросил для себя китайскую шубу, а для своего шефа — антарктический костюм оранжевого цвета. В аэропорту Григория Рафаиловича было видно за километр!

— И так вы в итоге стали работать в Якутии?

— Да, в городе Мирном, который является алмазной столицей Якутии, нужно было организовать лабораторию, которая бы занималась геомеханическими проблемами карьеров. В числе других специалистов Глозман позвал с собой и меня. Лаборатория была открыта при научно-­исследовательском и проектном институте алмазодобывающей промышленности «Якутнипроалмаз». Очень скоро она стала весьма известной, и мы начали не только обслуживать алмазную промышленность, но и сотрудничать с различными предприятиями по контрактам.

Я мог не выходить из лаборатории сутками — настолько работа увлекала меня. Заинтересовался математическими методами в геологии, и в частности в геомеханике, сам программировал на нескольких языках, сам ночами напролет работал и за оператора, и за программиста на вычислительной машине, которая, как вы, наверное, помните, занимала всю комнату. Написал диссертацию, защитил ее в Москве, сел за докторскую… И в целом, несмотря на климат, мне очень нравилось работать в Якутии.

— К­лимат-то суровый…

— Я ­как-то под Новый год при температуре ниже сорока градусов пошел рубить елку. Ударил разок топориком — и топорик развалился на две части…

Кстати, вспоминаю, что новогодние праздники мы отмечали очень весело: каждый год наш «Якутнипроалмаз» готовил представление, на которое собирался весь Мирный. Сценарии этих представлений писал мой шеф.

А потом Григорий Рафаилович вернулся в Ленинград и позвал меня к себе, в филиал советско-­австралийского предприятия СП «Информинвест». Несколько лет мы работали очень продуктивно, были востребованы на всех месторождениях Советского Союза. Но в 1993 году все рухнуло. Я остался без работы.

Бросай все, приезжай в Архангельск

— Но к тому времени в Архангельской области нашли алмазы.

— Грандиозное открытие! Опыта работы с алмазами у архангельских геологов не было, и поэтому они обратились за помощью к коллегам из «Якутнипроалмаза». В Архангельск из Якутии выехала группа специалистов, в том числе мой друг Виталий Алексеевич Левченко. Они организовали предприятие «Поморалмаз», которое стало предтечей «Севералмаза», и начали готовить месторождение к эксплуатации. Когда Левченко позвонил мне: «Бросай все, приезжай в Архангельск!» — я, конечно, согласился.

Здесь я впервые за много лет встретился с Виталием Фортыгиным и был очень обрадован — в Горном институте мы учились на одном курсе, в параллельных группах, и я не знал, что он работает в Архангельске.

— В начале нашего разговора вы сказали, что шли битвы, можно ли вообще разрабатывать это месторождение. Кто сопротивлялся? Экологи?

— Экологи буквально зубами вцепились в эту тему, но далеко не одни они были против разработки. Профильные специалисты высказывали очень много сомнений и вопросов — от технических до экономических.

Было решено представить технико-экономическое обоснование на экспертный совет при Правительстве РФ. В России это высшая инстанция. Так совпало, что еще в Якутии я очень много занимался этим месторождением и хорошо его изучил, а кроме того, наработал контакты со многими нашими специалистами в этой области, включая академиков — причем тех, которые могли серьезно повлиять на решение о разработке.

Я уехал в Москву и приступил к подготовке материалов. Сейчас не вспомню точно, но думаю, что нам помогали до пятидесяти различных институтов. Представляете, какой это был объем информации! Я несколько месяцев мотался с этими материалами по всей столице, курсируя между академиками и убеждая их, что месторождение нужно разрабатывать. В этом мне очень помог наш старший коллега, основоположник гидрогеомеханики Валерий Александрович Мироненко.

Мне удалось склонить академиков на свою сторону. И теперь нужно было, чтобы ­кто-то выступил перед экспертным советом с докладом. Обычно это делал профильный министр, но на тот момент такого министра у нас не было. И мне пришло в голову: пусть это сделает губернатор. Обратился к Анатолию Антоновичу Ефремову, он ответил: «Нет проблем, доложу». Я написал текст, он выступил — и мы получили положительное заключение от экспертного совета.

— Вы успели поработать не с одним губернатором Архангельской области. Кто запомнился вам больше всего?

— Из всех губернаторов Архангельской области, с кем я контактировал, больше всего мне импонируют двое — Павел Балакшин и Анатолий Ефремов.

Павел Николаевич Балакшин был достойным руководителем области, человеком на своем месте. Я вспоминаю ситуацию, когда «Севералмаз» получил лицензию на разработку и наши руководители решили, что предприятие найдет инвесторов без помощи руководства области. Это было ошибкой, и Балакшин на нее указал. Больше таких ошибок уже не допускали, с тех пор «Севералмаз» работает в тесном контакте с областью.

Анатолий Ефремов также оказывал предприятию всестороннюю помощь и поддержку. К нему не всегда можно было пробиться, но мы все время были на связи с его первым заместителем по управлению ресурсным и имущественным комплексом Александром Ефимовичем Поликарповым. Впоследствии Поликарпов очень плодотворно работал в областном Собрании депутатов, и не было и дня, чтобы я с ним не беседовал. Ему можно было позвонить в любое время суток.

— Евгений Павлович, а как вы стали президентом «Севералмаза»?

— В 2000 году Виталий Сергеевич Фортыгин ушел с поста генерального директора «Север­алмаза» и стал заниматься политикой. Я как его заместитель начал исполнять обязанности гендиректора. Работать в одиночку было очень тяжело. И вот на одной из встреч в Якутии президент «АЛРОСЫ» Вячеслав Штыров сказал, что вводит в «Севералмазе» такую же организационную структуру, как в «АЛРОСЕ»: кроме должности гендиректора в компании появится должность президента.

Когда я спросил Штырова, кто будет президентом, он ответил, что скажет мне завтра. И это оказался я.

— Какая у вас как у президента была главная задача?

— В целом довольно продолжительное время сверхзадачей предприятия был поиск инвестора. Сначала интерес к месторождению проявляла корпорация «Де Бирс», зарегистрированная на территории ЮАР. Ее сотрудники, которые работали здесь, были специалистами высочайшей квалификации, у меня с ними сложились очень хорошие отношения. В 1998 году Правительство РФ приняло решение рассекретить запасы алмазов — и корпорация «Де Бирс» стала нашим главным акционером.

«Де Бирс» было важно удостовериться, что алмазы действительно есть. Поэтому компания разработала специальную программу и стала бурить на месторождении скважины большого диаметра и отбирать пробы — массы грунта, которые упаковывали в мешки и отправляли на исследование в Южную Африку. Конечно, в этой работе было много, скажем так, нюансов. Но «Де Бирс» сумела тщательно изучить вопрос, и в целом заявленные запасы подтвердились.

А потом… Корпорация «Де Бирс» отказалась участвовать в проекте. Это было для нас ударом. Но упавшее знамя подхватила «АЛРОСА». Якутская компания стала нашим основным акционером и предложила нам искать средства на разработку месторождения под ее гарантии.

Мы собирали деньги по всему миру: проводили презентации в Лондоне, на Филиппинах, в Швейцарии… И собрали даже больше, чем планировали.

Ради идеи и самих себя

— И вот нужно начинать работы на месторождении. Как было принято решение о карьерном способе разработки?

— Мы рассмотрели различные варианты — начиная от открытого (карьер) и закрытого (шахта) и заканчивая, скажем так, довольно необычными. И после долгих споров между «открытчиками» и «подземщиками» остановились на карьерном способе. Все же он гораздо проще, чем закрытый.

— А с какими проблемами вы столкнулись на первых порах?

— Во-первых, нам не хватало кадров. Где их взять? Я поехал в Якутию и смог уговорить около двух десятков опытных специалистов при­ехать поработать в Архангельскую область.

Во-вторых — сложные условия самого месторождения. Здесь очень сильные водопритоки, и возникали опасения, что справиться с этой водой не удастся. Мы рассматривали самые разные способы осушения месторождения…

— Например?

— Например, пробурить вокруг карьера кольцо скважин, эти скважины заполнить глиной и тем самым создать защиту, барьер, через который вода не сможет пройти. Другой вариант — сделать то же самое, но заморозить скважины жидким азотом, то есть создать льдопородную завесу. Были и другие предложения, и каждое из них было подробно рассмотрено и просчитано. Но в итоге мы остановились на самом обычном варианте — пробурили скважины, круг­лосуточно откачиваем из них воду насосами и сбрасываем ее в реку. Вода абсолютно чистая, и ее количество таково, что им можно было бы закрыть нужды целого Архангельска.

Есть и проблема, не решенная до сих пор. Она связана с сапонитом. В чем особенность трубок Ломоносовского месторождения? В результате вторичных процессов главная связующая масса, в которой находятся алмазы, превратилась в сапонит — это довольно ценный глинистый минерал, который можно применять при производстве строительных материалов, цемента и удобрений. Но проблема состоит в том, что у него очень низкая скорость осаждения, и это приводит к большим сложностям при очистке оборотных вод. Мы очень много занимались этим вопросом, и он по-прежнему беспокоит специалистов.

— Расскажите, пожалуйста, а почему был брошен поселок геологоразведчиков Поморье?

— Этот поселок построили несколько экспедиций, которые занимались разведкой месторождения. Отличный, полностью благоустроенный поселок… Но разведка месторождения закончилась, и люди оттуда уехали. Мы бились за него, мы хотели его ­как-то сохранить, потому что понимали, что эта инфраструктура может пригодиться на первых порах, когда начнется разработка месторождения. Но большой временной разрыв сыграл свою роль — содержать необитаемый населенный пункт было бы чрезвычайно затратно. Очень жаль, но случилось именно так.

— В 2009 году вы ушли из «Севералмаза» с поста первого вице-президента по производству. Вы следите за его деятельностью сегодня?

— Я вижу, что предприятие работает успешно. Подумать только, ему уже тридцать лет — как быстро летит время!.. Меня радует, что наши прогнозные оценки водопритоков в карьер и устойчивости бортов карьера оправдались. Значит, научные исследования были проведены правильно.

«Севералмаз» бы не состоялся без команды, подобранной Виталием Фортыгиным, в которую вошли он и я, юрист Вадим Николаевич Максимов, финансовый директор Эльвира Равильевна Виноградова и многие другие незаменимые специалисты. Ради чего мы пробивались? Конечно, в первую очередь ради идеи. Но и ради самих себя. Мы подарили себе уникальную возможность быть причастными к великому делу.

Справка

Евгений Павлович Валуев — кандидат технических наук, академик Академии горных наук, лауреат премии Правительства Российской Федерации за разработку и освоение экологически безопасных технологий оценочных, геологоразведочных и добычных работ с использованием скважин большого диаметра в Архангельской алмазоносной провинции.

Награжден знаком «Шахтерская слава» II и III степеней.

Евгений Павлович Валуев работал в ОАО «Севералмаз» с 1994 по 2009 год на следующих должностях: главный горняк, заместитель генерального директора, первый заместитель генерального директора, президент, первый вице-президент по производству.

Евгений Павлович являлся ответственным исполнителем работ по нетрадиционным методам добычи кимберлитовых руд гидроскважинным способом и путем выбуривания скважинами большого диаметра. В 1994 году был избран членом-корреспондентом Международной академии наук экологии и безопасности жизнедеятельности. Руководил комплексом работ по разработке, экспертизе и согласованию предпроектной и проектной документации ГОКа на месторождении алмазов имени М. В. Ломоносова.

Организовывал финансирование и руководил строительством ГОКа на месторождении алмазов имени М. В. Ломоносова. Впервые в практике российских горных предприятий для финансирования строительства был привлечен кредит в размере 150 миллионов долларов США путем выпуска кредитных нот (CLN). Также руководил производственной деятельностью ОАО «Севералмаз», в том числе эксплуатацией первой очереди ГОКа и проектированием второй очереди производительностью 5 миллионов тонн руды в год.

Материал из журнала «Соль земли»: