Известный фотохудожник, участник многих выставок, автор снимков, украшающих различные краеведческие издания. Его книга «Джоконда. Тайна гения и куртизанки», изданная в 2012 году, получила признание не только в России, но и в Италии.
Кенозерский национальный парк… Сколько сказано, сколько написано об этом воистину бесценном сокровище в культурно-историческом наследии России! Этот таежно-озерный край, будто скрывшийся от суетного мира, как некий духовный магнит, зовет и властно манит к себе неизъяснимой тайной. Тайной, которую невозможно познать, но к которой обязан прикоснуться, чтобы понять свои корни и истоки, глубину духовных поисков и цену своих поступков. Кенозерье — матрица идентичности твоего кода с Россией.
Надо прямо сказать, что я открыл для себя те заповедные места задолго до возникновения Кенозерского парка. Тогда было время романтиков, походов, песен у костра. И, кажется, меня преследовали слухи о существовании на Севере некоей обетованной земли для людей творческих, для фотографов, без постижения которой жизнь не стоит и ломаного гроша! И только потом, позднее, на десятый и пятнадцатый юбилеи Кенозерского парка меня приглашали и усаживали в качестве старейшины во главу праздничного стола рядом с директором парка Еленой Шатковской и просили рассказать всяческие жизненные истории, что случились при знакомстве с этой сказочной страной… Рассказов была масса, хватило бы на толстую книгу, но начну с самого начала, с первого прикосновения к Кенозерью…
Помню, как в деревушке Гужово, что повстречалась после долгого пешего перехода, постучал в стоявший на склоне единственный жилой дом. Зашел в прохладные сени, внутренне собрался к встрече с неведомым и со скрипом и немалым усилием отворил тяжелую дверь… И, как вскоре оказалось, открыл дверь «прямо в историю». Посреди светлой горницы стоял гренадерского вида двухметровый дед, словно смущаясь своих габаритов, он двигался по избе, пригибаясь. «Ворошиловский стрелок» — так его я сразу окрестил про себя. Он сначала пригласил присесть на лавку и рассказать, как же судьба занесла меня в эту глухую деревеньку, в столь безлюдные места…
Сам он уселся, видать, в своем любимом красном углу под огромной иконой Казанской Божией Матери, оправленной в позолоченную раму. Пожалуй, такой красоты, такой сохранности, такого благолепия в округе и на тысячу верст не сыскать!
Дед рассказал мне свою историю: во время воинской службы «Кремль охранял и не раз Сталина видел». Однажды зимой 1941‑го, проходя по кремлевскому коридору, Иосиф Виссарионович вдруг остановился и обратился к шедшему рядом маршалу в круглом пенсне. Показывая на часового, вождь спросил: «…Товарищ Шапошников, разве с такими‑то молодцами Москву отдадим?!»
— Вытянулся я по струне, поняв, что далее глухонемого строить нельзя, и отчеканил: «Так точно! Москву отстоим!» И после такого бравого рапорта у меня началась совсем другая жизнь…
Сделал его фото на память под огромной старинной иконой в красном углу. Потом вместе со старушкой-хозяйкой обтирали запылившееся окно, поставили на подоконник для кадра трехлитровую банку с букетом полевых цветов. Вдали были старенькая банька, зеленый луг и озеро — идеальный кадр без столбов, заборов и дорог, словно выстроенный неким старательным художником «Мосфильма». Так шла работа над душевным снимком «Букет»…
Но каждая история важна продолжением, порой неожиданным финалом. Вот и здесь случилось такое: вскоре «Букет» попал на обложки журналов, да не с тысячными, а миллионными тиражами. Были напечатаны и иные фото из этого деревенского дома. Считай, что те летние фотографии своим светом и чистотой, искренним и щемящим чувством Родины привлекли внимание всей страны, и моему счастью не было предела.
И через год, словно очень довольный почтальон с ворохом прессы, снова побывал я в этих краях. Но тут постиг иную реальность — мир без иллюзий и прикрас. Оказалось, что икону Казанской Богоматери прошлой зимою злодеи похитили, а бабуля, нарвавшая для меня цветов, от расстройства навсегда покинула этот мир. С сожалением и искренней болью передал отпечатанные фото и журналы «ворошиловскому стрелку» и молча откланялся. И куда исчезли мои недавние радость и восторг, кому нужны все эти публикации?! Суета сует…
Меня всегда тянуло в эти дальние края. Год спустя, как примерил на себя роль почтальона, так и в третий раз побывал в этой крохотной деревеньке Гужово. Кругом была тишина. Заночевал на самом берегу таежного озера в старом рыбацком домике с настежь открытой дверью и развешанными под окнами рваными сетями. Нигде не было ни души.
…Дорога на Думино — это только название, что дорога, cкорее — некое направление через бурелом и болота, пригодное только для испытания танков. Дорога шла между озерами Черное и Долгое, затем вдоль «святой» рощи с огромными реликтовыми лиственницами, а далее проходила через небогатую жильцами деревушку Думино. Только в одном покосившемся доме с голубыми наличниками, кажется, теплилась жизнь. Нам не открывали — мало ли какие лихие люди шатаются по тайге… Потом на озере наловили ведро крупного окуня и сороги, а сверху улов прикрыли увесистой щучкой, и только это искреннее подношение размягчило сердце единственной жившей в Думино старушки. Состоялся натуральный обмен свежей рыбы на горячие шаньги, а в качестве бонуса — фотосессия с ушатами, переполненными морошкой.
Начался бескрайний, заполненный полевыми цветами луг, и под ногами явственно чувствовалась твердь земли, давным-давно освоенной человеком. Вот и Порженское — духовный центр Кенозерья. В алтаре храма, где хозяйничал только ветер, была одна лишь рисованная золотистой охрой икона — Богоматерь с ликом, порубленным двумя ударами топора. Эта икона, словно символ растерзанной России, волнует при каждом воспоминании Порженского погоста.
Вечерело, и, как только развели костер, из приозерного тумана выплыли приближающиеся на огонь две фигуры в длинных плащах и остроконечных капюшонах. Пожилая женщина и ребенок лет десяти. Путница рассказала, что «ездит с ребенком по святым местам… только что были на Памире». Погрелись немного у нашего костра и продолжили свой путь, растворившись в тумане…
В Порженском пришлось задержаться. С восходом солнца по дороге с Кенозера пришла семья туристов из Москвы. Юра, глава семейства, рассказал, что был членом оргкомитета на Олимпиаде‑80 в Москве и за успешное ее проведение получил правительственную награду — орден Красного Знамени. Побожился, что именно он придумал знаменитую слезу улетающего олимпийского мишки. Понятно, за то и награда! Рассказал, что это лето для него в этой стране последнее, что решили с семьей уехать в Австралию. И неожиданно добавил: «Эта поездка в Кенозерье — прощание с Россией!»
Потом началась, пожалуй, моя самая удивительная фотосессия. На Юрину дочурку Таню надели отцовскую белую футболку, сплели плетешок на ее белокурую головку, нарвали букет полевых цветов. Посадили у бревенчатой избы лесничего Зуева, а сами для более удачной цветовой гаммы на фотографии принялись раскрашивать цветовыми пятнами луг древнего Порженского. У сруба воткнули сухостой из прошлогодней дудки, затем по всему полю фотокадра делали так называемые цветовые акценты из ромашек, васильков и колокольчиков. Танюшка у нас была тем самым юным образом России, России, которую москвичи решили оставить навсегда…
На часто задаваемый вопрос: «Что для вас Кенозерье?» — отвечаю: «Кенозеро — это тайна, это место обретения душевных сил». Так и вспоминаешь одну из проповедей митрополита Илариона: «…Можно изменить мир к лучшему, только изменяя себя. Надо работать над собой, и в этом могут помочь поездки, паломничества к святым местам. Здесь, соприкасаясь с божественной реальностью, душа человека очищается, и в этих местах молитва получает необходимый духовный заряд».
