Виталий Сергеевич Фортыгин — один из первооткрывателей алмазов в Архангельской области, лауреат премии Правительства РФ в области науки и техники за 2000 год. Награжден орденами Трудового Красного Знамени, Почета, знаком отличия «За заслуги перед Архангельской областью». Лауреат областной общественной премии «Достояние Севера». С 2000 года — депутат Архангельского областного Собрания. В третьем, четвертом и пятом созывах — председатель областного Собрания.
Тогда всех куда-то влекло
— Виталий Сергеевич, вас можно назвать романтиком, коль вы в свое время избрали профессию, которая больше всех ассоциируется с этим понятием?
— При выборе профессии у меня никакой романтики не было. Я родился на Урале, в горном поселке Динамо вблизи Миасса. Большинство его жителей, как и мои родители, работали на заводе. В школе мы проходили там практику, то есть работали на станках, что-то слесарили. Я с большим уважением относился к тем, кто трудился на этом производстве, но еще в школьные годы чувствовал — это не мое. Вот это я понимал…
— А мечта у вас была?
— В какой-то момент решил, что стану кораблестроителем. Не то чтобы это была мечта, просто у меня в Ленинграде жила тетя, родная сестра мамы, и я так полагал: окончу школу, поеду в Ленинград и поступлю в кораблестроительный институт. Может быть, так оно и случилось бы… Но однажды мой близкий друг сказал, что в городе Миассе, а он находится в трех километрах от нашего поселка, открылся техникум, где есть специальность «гидрогеология и инженерная геология»: «Ты представляешь, мы окончим техникум и сразу станем инженерами!»
Пошел советоваться с родителями. Отец не одобрил мой выбор, все же он хотел, чтобы я получил в школе среднее образование, а потом уже решил, куда поступать. Но я заупрямился, тем более сказывалась мальчишеская дружба: как же так, друг пойдет учиться в техникум, а я нет? Но затем и родители не стали возражать — в школу все равно пришлось бы ездить в Миасс. За седьмой класс я получил грамоту, а в то время обязательной была семилетка, поэтому сдал один экзамен и легко поступил в техникум. Вот так совершенно случайно выбрал свою будущую профессию, и жизнь показала, что это была большая удача.
Сегодня же считаю, что в геологии романтики действительно много. Практики я проходил на Северном Урале, в Братске, когда только перекрывали Ангару. Тогда всех куда-то влекло, хотелось участвовать во всех преобразованиях, происходивших в стране. И геологи были очень востребованы.
Почему раскрасил свеклу в синий цвет?
— Уже в техникуме я полюбил свою профессию, но в дальнейшем понял, что здесь будут некоторые ограничения, ведь у меня пониженное цветоощущение, а есть профессии, куда не берут с таким отклонением…
— Но в техникум же вас взяли?
— Тогда почему-то на это не обращали внимания, позже стали обращать — и очень серьезно. Да и вообще, никто никогда не говорил мне о каких-то моих особенностях в восприятии цветов…
— А вы сами не замечали этих особенностей? Например, как вы рисовали в школе?
— Я где-то понимал, что у меня есть в этой части мировосприятия то, что меня отличает от сверстников. Действительно, я не мог правильно выбрать цвет на уроке рисования. Меня не ругали, а как бы удивлялись, спрашивая, почему я раскрасил свеклу в синий цвет. Тогда я пошел на такую ребячью хитрость. Моя ленинградская тетушка подарила мне коробку цветных карандашей, а тогда это была большая редкость. И я ее отдал одноклассникам для общего пользования, а когда мне было надо, просил карандаш нужного цвета.
— Но в дальнейшем ведь можно было избрать профессию, где не было требований, связанных с цветоощущением…
— Но я уже не представлял себе другой профессии. После окончания техникума три года отслужил в армии и поступил в Свердловский горный институт на геологический факультет. Правда, вскоре сам понял, что учиться мне на этом факультете в самом деле сложно. И решил перейти в Ленинградский горный институт, где была специальность «гидрогеология», а здесь мой недостаток по зрению не особо мешал. И вот тут при переводе у меня потребовали медицинскую справку. Меня выручило то, что я окончил геологический техникум, предполагалось, что при поступлении туда зрение у меня проверяли. И меня приняли. Конечно, во время учебы были определенные трудности — например, при изучении минералов. Но кроме цвета у них есть и другие свойства, которые я запоминал благодаря хорошей памяти. И я успешно окончил институт.
Камень, который все изменил
— Вы как-то говорили, что после института поехали в Архангельск, потому что здесь была хорошая геологическая школа…
— В начале семидесятых в области разворачивалась мощная геологическая работа. В Архангельск приехало много молодых геологов со всего Союза. Я начал работать в гидрогеологической партии, где руководителем был Владимир Никонович Одоев — настоящий профессионал. Кстати, он приезжал в институт во время выпускных экзаменов и набирал молодых специалистов в свою команду. Такое предложение он сделал и мне.
— Что вы тогда искали?
— Работали мы по всей Архангельской области, искали пресные воды для водоснабжения городов и поселков, занимались поиском минеральных вод для санаториев и профилакториев предприятий.
— Известно, что в 1979 году вы стали главным инженером Юрасской экспедиции. И с этого момента ваша трудовая биография связана с алмазами — их поиском, а потом разработкой месторождения. Об открытии алмазного месторождения много написано, но чаще всего это научные работы или документальные книги. А обычные жители области, скорее всего, не очень понимают, как их малая родина стала единственным в Европе алмазодобывающим регионом. Хотелось бы хронологического рассказа об этом…
— Начну с того, что для меня было неожиданным назначение главным инженером Юрасской экспедиции, все же я гидрогеолог. Но согласился, потому что мне предстояло организовать работу экспедиции, а у меня тогда уже проявлялись организаторские способности.
— Говорят, что еще в тридцатые годы прошлого века были получены сведения о том, что в недрах Архангельской области есть алмазы…
— Тогда об алмазах никто даже не думал! Действительно, в тридцатые годы были обнаружены породы, не характерные для Архангельской области, а также проявление здесь вулканизма. Эти открытия сделал инженер Кольцов, который работал на строительстве завода в Молотовске, он даже не был геологом. Он молодец еще и потому, что об этом написал заметку в журнал «Природа», она была опубликована. На эту заметку обратил внимание Анатолий Федорович Станковский, которого по праву называют первооткрывателем Архангельской алмазоносной провинции.
И в шестидесятых годах на Онежском полуострове была проведена геологическая съемка, благодаря которой был открыт ряд трубок. Их начали изучать, но они оказались не кимберлитовыми. На побережье находили пиропы, это говорило о том, что где-то есть кимберлитовые породы. Но в том месте их обнаружить не удалось. Тогда многие ученые, в том числе авторитетные и известные, весьма скептически отнеслись к перспективе найти в Архангельской области алмазы.
— Есть известная история, как в середине семидесятых годов отряд геолога Елисея Веричева нашел в реке камень, который изменил отношение к этим перспективам. Это действительно была столь судьбоносная находка?
— Отряд Елисея Веричева входил в Кулойскую геолого-съемочную партию, старшим геологом которой был Анатолий Станковский. Необычный камень во время маршрута отряд Елисея Веричева нашел в реке Меле, когда стояла низкая вода. Они обратили на него внимание, взяли в лодку, потом случайно выронили, потом снова подобрали… На месте находки камня сделали расчистку обрывистого берега и обнаружили коренной выход пород, аналогичных найденному камню. В пробе из этих пород были обнаружены кристаллики алмаза. Это позволило предположить, что мы имеем дело с кимберлитовым составом и здесь, возможно, есть месторождение алмазов.
Полученные сведения дали основания руководителям объединения «Архангельскгеология» Михаилу Владимировичу Толкачеву и Владимиру Павловичу Грибу написать записку в областной комитет партии на имя первого секретаря Бориса Вениаминовича Попова. А он обратился в ЦК партии. Также записка была отправлена в Министерство геологии. В результате мы получили средства на аэрогеофизические работы. Кимберлитовые породы содержат большое количество минералов железистой группы. Поэтому за основу был принят аэромагнитный метод поиска алмазов. Самолеты и вертолеты с геофизическими приборами летали по определенным маршрутам, и в результате было выявлено более сотни магнитных аномалий. Затем геофизики с наземными приборами уточняли местонахождения аномалий.
Тогда к работе привлекли много подразделений, но основной была наша Юрасская экспедиция, которая координировала все виды работ. В результате анализа аномалий были выявлены наиболее перспективные для проведения буровых работ. И геологи приняли решение первой проверить бурением аномалию Тучкина — ей дали имя по названию ручья. И выбор оказался верным. Мы вскрыли трубку Поморскую на глубине около тридцати метров. В институте минеральных ресурсов в Симферополе провели анализ керна из этой скважины, и нам сообщили, что там обнаружили 39 кристаллов алмаза. И если бы тогда не начали так интенсивно вести эти работы, могли бы алмазные месторождения в Архангельской области открыть через много лет. В то время мы открыли шесть трубок, которые относятся к Ломоносовскому месторождению, две из них сейчас разрабатываются.
— В какой степени было везением то, что первой вскрыли трубку Тучкина?
— Только в той, что мы приняли решение начать бурить именно с этой аномалии. Потому что последующие двадцать аномалий были пустыми.
— А если бы начали бурение с аномалии, на которой не подтвердилось бы наличие трубки, могли бы эти работы прикрыть?
— Наверное, нам все-таки дали бы возможность проверить все аномалии, и рано или поздно мы бы к ней подошли. Но на это ушло бы время, силы и ресурсы.
Экономически выгодно для разработки
— Какой этап в разработке алмазного месторождения идет дальше?
— Дальше идут разведочные работы. Необходимо выяснить, какие запасы алмазов таятся в недрах. Обычно среднее содержание алмазов в кимберлите — около одного карата на тонну руды. Один карат — это 200 миллиграммов. Поэтому для достоверной оценки запасов алмазов во время разведочных работ из недр необходимо извлечь несколько тысяч тонн руды. Нам это помогли сделать геологи из Казахстана и Сибири, имевшие большой опыт проходки глубоких шахт. На месторождении имени Ломоносова были пройдены четыре шахты глубиной от 100 до 220 метров.
— Эти трубки ведь конечные? До какой глубины их можно разрабатывать?
— Да хоть до мантии! Но главное в том, что месторождением называется такое скопление полезного ископаемого, которое экономически выгодно для разработки. При открытом способе разработки, то есть карьером, глубина определяется экономикой. Сейчас на одной трубке дошли до глубины 190 метров, а на другой — до 220. Но, возможно, в будущем после завершения добычи алмазов открытым способом будет принято решение продолжить их добычу шахтным методом.
— А сейчас поиск алмазоносных трубок проводится?
— Такие геологические работы проводятся, им уделяется много внимания со стороны государства. Это же основа экономики. Когда мы готовили технико-экономическое обоснование разработки месторождения алмазов имени Ломоносова, расчеты показали высокий мультипликативный эффект.
— Почему открытое с таким трудом и затратами месторождение так долго затем не разрабатывалось?
— Запасы Ломоносовского месторождения были утверждены в 1987 году. Наша работа на этом закончилась. Началась работа других организаций, было сделано технико-экономическое обоснование месторождения, но к его разработке так и не приступили — страна стала другой, государство уже не финансировало эти работы.
Мы жили в ситуации демократического романтизма
— В 1995 году вы были избраны генеральным директором ОАО «Севералмаз». С какими трудностями столкнулись тогда на пути к разработке открытого в том числе вами месторождения?
— Главная трудность — не было инвестиций. Интерес к разработке нашего алмазного месторождения проявляло большое количество инвесторов, но все упиралось в государственную тайну. Причем это касалось как российских инвесторов, так и иностранных. И мы понимали, что гостайна одинаково препятствует получению кредитов — что от российских банков, что от иностранных. Нам требовалось порядка 700 миллионов долларов на семь лет, таких денег у наших банков не было. Они все равно пошли бы в зарубежные, а те потребовали бы провести аудит, чтобы понять, что есть в недрах, что они финансируют. Эти вопросы мы решали на уровне правительства страны. Нам помогали на всех этапах — ведь было понимание, что открыто новое месторождение, которое принесет большую пользу экономике Архангельской области и страны. Поддерживало нас и руководство Архангельской области в лице Анатолия Антоновича Ефремова, Павла Николаевича Балакшина, Станислава Владимировича Потемкина.
Мы провели тщательный юридический, финансовый и геологический аудит всех наших документов для работы с инвесторами. Защитили обоснование инвестиций в разработку месторождения в экспертном совете Правительства Российской Федерации. Затем, после длительной работы совместно с Министерством природных ресурсов Российской Федерации, балансовые запасы алмазов месторождения имени Ломоносова были рассекречены. Случилось это в июле 1998 года. В 1999‑м мы уже имели акционеров, которые финансировали проект, и в этом же году компания «АЛРОСА» стала нашим стратегическим инвестором. А в 2000 году мы приступили к проработке программы проектирования горнодобывающего предприятия.
— В то время вы ведь столкнулись с протестами против разработки месторождения в Архангельской области, но довольно быстро эти протесты пошли на убыль. Как вы с ними справлялись?
— Так получилось, что в то время больше всего противников строительства горнодобывающего комбината было именно в Архангельской области. Но людей можно понять — ведь никогда здесь ничего подобного не строили. У нас был один путь, он оказался самым верным — уважительно отнестись к мнению людей, разговаривать с ними, общаться столько, сколько потребуется, отвечать на все вопросы. Также много мы работали с экологическими организациями и прессой, старались быть максимально открытыми. И это дало результат — вскоре критика утихла.
— Вы покинули пост генерального директора «Севералмаза», когда началась разработка месторождения. Почему?
— Я осознавал, что мы приступили к этапу проектирования и дальнейшей разработки месторождения. И было важно понимать эту работу, а я же геолог. К этому времени я был избран депутатом областного Собрания, активно занимался политической работой. И в декабре 2000 года меня избрали председателем Архангельского областного Собрания депутатов.
— И вам снова повезло — это было очень интересное время в политической и общественной жизни…
— Я бы сказал, что мы тогда жили в ситуации демократического романтизма. Работать было очень интересно. Да и в целом моя жизнь сложилась так, что на каждом ее этапе я чувствовал большой интерес к работе, которую выполнял, а также азарт — ведь поиск всегда его предполагает… Моя профессия давала возможность каждый день видеть что-то новое, неизведанное. А открытие, к которому я оказался причастным вместе с моими коллегами, сейчас приносит пользу Архангельской области. И это, пожалуй, самое важное.