Искусствовед, член Союза архитекторов России, член советов по сохранению культурного наследия при правительстве Санкт-Петербурга и Министерстве культуры РФ, лауреат премии Фонда имени Д. С. Лихачева «За сохранение культурного наследия России» в 2008 году. В 1960 году, будучи школьным учителем истории, впервые приехал на Русский Север. Это и определило дальнейший путь Мильчика как ученого.
Когда я первый раз оказался в Кенозерье? Страшно даже цифру назвать… 57 лет тому назад, в 1964 году. Я слышал, что на Кенозере очень красиво, и хотел увидеть Порженский и Почезерский погосты. Приехал в Каргополь. А как добраться до Кенозера? Я пошел пешком через Хижгору и зашел в Гринево, где жила знаменитая мастерица Ульяна Бабкина. Я хотел с ней познакомиться, а главное — посмотреть, как лепится каргопольская игрушка, и купить ее.
Расстояние от Каргополя до Гринево порядочное, километров двадцать пять. Пока шел, я немножко притомился и решил в Гринево остаться ночевать. Спросил: «Можно, баба Уля?» А она была довольно гостеприимна, пускала на постой. «Да, оставайся», — говорит. Я переночевал и потом провел в Гринево значительную часть дня: смотрел, как игрушки лепятся, как они расписываются, и дожидался, пока они остынут. Игрушки были почти готовы, через час-два мне можно было идти дальше, как вдруг приходит еще один путник…
Мы разговорились. Оказалось, что это архитектор Юрий Ушаков, он идет из Кенозерья в Каргополь, а живет в Ленинграде в двадцати минутах ходьбы от меня и, как и я, увлекается Севером! А кроме того, он снимает и замечательно рисует. Причем Ушаков, впоследствии ставший доктором архитектуры, не просто рисовал. Вот есть архитекторы с хорошей графикой. И есть художники. А чем так редок Юрий Ушаков? Он умел соединить два начала — художнический свободный взгляд и точность, жесткость архитекторской руки.
Таким образом мы познакомились, и на следующий день я все‑таки ушел. А с Юрием Ушаковым мы стали друзьями на долгие годы. В 1980 году вышла наша книга «Деревянная архитектура Русского Севера. Страницы истории».
В Порженское я пришел на следующий день вечером. Стал искать, где переночевать: мне всегда было интересно останавливаться в доме, из окон которого открывается пространство, видны река или озеро. И вот я постучался в один такой дом, а хозяин говорит: «Ой, у меня гости, нет места». Постучался в другой, в третий — не пускают. Это случай очень редкий — пускают обычно легко. Что мне делать? Вечереет, ночевать‑то надо. И я позволил себе хулиганский поступок: в самом центре деревни положил на дорогу рюкзак, улегся на него и устроился спать. Произошло то, на что я и рассчитывал: минут через 15–20 меня позвали из ближайшего дома: «Ну пойдем, парень, я тебя на сеновале устрою».
Порженское — очень красивое место. Тогда там было домов пятнадцать. У меня оттуда есть фотография: на первом плане целый табун лошадей, а вдали — церковь. А на Почозере я снял такой кадр: старушка с клюкой идет в сторону церкви. Эти два снимка я потом подарил Кенозерскому парку, фотография со старушкой теперь находится в экспозиции «Почезерский погост. История, архитектура, приход». И хотя в церкви тогда никто не служил, да и шла эта пожилая женщина, я думаю, не в церковь, а по каким‑то другим своим делам, работники парка очень справедливо назвали снимок «Дорога к храму».
Затем я добрался до Вершинино — там меня потрясла Никольская часовня.
Такой стала моя первая поездка. Я многого тогда не увидел, но кончался август, нужно было возвращаться домой, и я решил, что приеду сюда еще раз. Но смог сделать это много лет спустя, когда только-только начинал работать Кенозерский национальный парк. И теперь я приезжаю на чтения, которые парк проводит.
Есть ли у меня здесь любимое место? Да. Два места есть. Я не буду оригинален — это Вершинино с Никольской часовней и Почезерский погост.
Никольская часовня в Вершинино — это одно из самых замечательных мест Русского Севера с точки зрения масштаба, панорамы, эпичности… И добавлю еще одно слово — неиспорченности. Что это значит? Николай Рерих по поводу видов старой дореволюционной Ладоги написал: это один из самых замечательных видов Древней Руси. Но сейчас Ладога сильно искажена. Или вот такой пример: мой преподаватель, учитель по истории архитектуры Михаил Константинович Каргер, очень известный археолог, когда мы с ним в экспедиции поднимались на какую‑нибудь высоту, где было городище, произносил с пафосом свое любимое выражение: «Царское место!» Таким царским местом после Ладоги для меня был Изборск. Высокий холм, крепость, внутри крепости церковь… Но неслучайно я говорю в прошедшем времени — теперь это место тоже испорчено.
И когда мне говорят: вот вы все критикуете, а есть ли положительные примеры сохранения памятников архитектуры? — я отвечаю: очень мало, но есть. Это Кенозерский национальный парк.|