Для рассказа о 30 годах работы малы рамки любого издания. Даже если перечислять лишь факты. В этой публикации — о том, с чего все начиналось. О тех, кто помогал парку в годы его становления.

Стратегия

В конце 1970‑х Совет министров РСФСР поручил Архангельскому облисполкому совместно с Министерством культуры РСФСР рассмотреть вопрос создания в 1978–1983 годах на территории Кенозерья природного и архитектурного музея-­заповедника. Но начиная с 1980‑х годов о Кенозерье стали говорить как о будущем национальном парке.

Для России это была новая прогрессивная форма организации территорий, в основе которой — ​принцип территориальной охраны. Он был реализован во многих странах мира. Мы первыми внедрили его в России.

А тогда, в 1990‑е, нам некогда было думать о теориях, формулировках, конвенциях. Лишь отчаянно верили: все получится. Для уверенности не было объективных предпосылок, поэтому без интуиции, авантюризма тоже не обошлось. Да, мы ошибались, отступали, падали, вставали и шли дальше. И жизнь показала: то, что мы делали еще до появления первых стратегических планов, менеджмент-­планов, программ развития, мы делали в нужном направлении и работали на опережение, сами этого не осознавая. Мы были первыми во многих направлениях работы и остались в некоторых из них единственными.

Стратегическая задача была очевидной — ​сохранить природное и культурное наследие с учетом интересов местного населения. Генеральная схема появилась на свет в 1994 году и не предлагала готовых решений практической деятельности. Жизнь в стране менялась стремительно, приходилось учиться и действовать в зависимости от этих постоянных изменений. Не было опыта. До 1995‑го не было даже федерального законодательства. И мы с областным Собранием депутатов и губернаторами Павлом Николаевичем ­Балакшиным и Анатолием Антоновичем Ефремовым первыми в стране создавали нормативно-­правовую основу деятельности парка.

Большинство национальных парков появились на рубеже 1980–1990‑х. Тогда они находились в ведении мощной Федеральной службы лесного хозяйства, созданной еще императором Павлом I. Путин ликвидировал службу в начале 2000‑х, как и Госкомэкологию, в ведении которой находились заповедники. Понимания, как должны развиваться и чем заниматься нацио­нальные парки, не было. В лучшем случае нас на первом этапе воспринимали как образцово-­показательные лесхозы — ​с санитарными рубками и расчисткой леса от захламленности… Помню, еще думала тогда: должна смениться тысяча директоров, чтобы навести порядок на 107 тысячах гектаров леса. Потом пришло понимание: лес — ​живой организм: родится, растет, умирает и служит источником жизни насекомым, микроорганизмам… И все в нем ценно, все процессы естественны. Ничего лишнего в природе нет.

А наша деятельность по сохранению культурного наследия в 1990‑х — ​начале 2000‑х у руководства сначала Рослехоза, а затем, после его ликвидации, Минприроды вызывала недоумение и вопросы и, естественно, никак не поддерживалась. И все же я с благодарностью вспоминаю время работы в системе Рослесхоза, за которым стояли отлаженная веками система лесопользования, лесная наука, продуманные законы, традиции, профессиональные кадры.

Многие годы считала (и сейчас продолжаю так думать, но уже с некоторой долей пессимизма), что национальные парки — ​оптимальная форма организации территории, включающая и объекты наследия, и среду, в которой они существуют, и духовную культуру, и, самое главное, человека как носителя наследия.

Тактика

Уже в 1991‑м комитет по культуре и искусству администрации области передал парку все памятники архитектуры, их нужно было спасать. И почти сразу же началась реставрация часовни Святого Афанасия Многомилостивого XIX века в деревне Тарасово. Далеко не все директора охраняемых территорий пошли потом по этому пути. Памятники и тогда были головной болью, остаются и сейчас — ​со всеми этими инспекциями с прокурорскими функциями, отсутствием финансирования, ведомственной разобщенностью. Мы были пасынками и в Минприроды, и в Минкультуры.

Музейный фонд был создан в 1992‑м. А первые предметы мы с Татьяной Кольцовой привезли из деревни Аверкиевской недалеко от парка. Давно уже нет этой бабушки, на месте ее дома, в котором ­когда‑то была старообрядческая молельня, вырос лес…

В 1994‑м в Каргопольском секторе по просьбе местных жителей мы забрали отделение совхоза, и у нас на балансе появилось еще и 570 голов крупного рогатого скота. Да, мы получали возмещение части затрат на производство молока, было много взаимозачетов. Но на взаимозачеты хлеб не купишь, требовались живые деньги. На ломающиеся транспортеры по уборке навоза, на комбикорма… А вместе с животными нам достались детский сад, трансформаторные подстанции… Крутились как могли: лесники и госинспекторы вязали метлы — ​их мы обменивали на Савинском цементном заводе на цемент, на шиферном — ​на шифер. Выращивали картошку для сотрудников. Своя рыболовецкая артель ловила ряпушку. Рыбный обоз с нею ходил даже в Мурманскую область — ​тоже в обмен на ­что‑то… Брали кредиты на прокорм наших коров (а банковская ставка на них достигала 212 процентов годовых).

И пьянство было ужасное. Это сейчас лекшмозерские деревни самые трезвые. А тогда никто не хотел в деревне сельское хозяйство возглавлять. Сменилось пять руководителей. Однако сильно плохо жители в Лекшмозерье не успели пожить, быстро перейдя из‑под крыла сельхозпредприятия под крыло парка.

Только потом стало понятно, как правильно мы поступили. Пытались избежать массовой безработицы, а, оказалось, попутно спасали главный компонент культурных ландшафтов — ​открытые пространства (тогда про культурные ландшафты в стране мало кто говорил). Кроме того, все земельные паи в Каргопольском секторе люди передали парку, что позволило не допустить приватизации сельскохозяйственных земель. Так и лежали у меня в сейфе до поры до времени эти заявления…

В Плесецком секторе людям досталось больше. И когда совхоз «Кенозерский» тоже стал проситься в состав парка, мы даже прорабатывали идею агротехнопарка. С Валентином Викторовичем Гинтовым, начальником управления сельского хозяйства, ездили в Минсельхоз защищать ее. Слава богу, не случилось. Я бы погибла. Совхозы-­миллионеры умирали тогда…

А первым объектом, построенным в Плесецком секторе парка, стала начальная школа в Усть-­Поче. Причем школа с полным инженерным обустройством — ​с водопроводом и канализацией. Не офис, не гостевой дом — ​школа. Часть средств на нее выделил областной бюджет, часть — ​мы сами.

Было много всего другого. Поэтому в начальный период деятельности структуру парка я меняла практически каждый год, в зависимости от стоящих на тот период задач.

Однако 1990‑е вспоминаются как трудные, но честные. Действовали по негласному принципу: выживешь — ​хорошо, нет — ​так никто не обещал, что будет легко. И никто не мешал, профессионалам все можно было объяснить. Мы выстояли, пережили все реформы, дефолты, когда все кругом рушилось. Не было безумного количества бумаг, отчетов, запросов, измеряемых тоннами и гигабайтами.

Я точно знаю: невозможно учиться на чужих ошибках. Поэтому не надо бояться ошибаться, иначе не будет движения вперед. Меня ничто не пугало, но сомнения иногда накрывали с головой: правильно ли поступаю, имею ли право на ­какие‑то решения? Мой график работы в то время — ​2–3 недели на территории, неделя — ​в городе. Переживания, внутренние диалоги и монологи — ​в ночные часы.

Моей Кассандрой стала Татьяна Игоревна Шлык. В длиннющих ночных разговорах она рассеивала мои сомнения, убеждала, что справлюсь. Она все понимала про традиции, про Русский Север. Благодаря ей пришло осознание, что объединяет разные виды наследия, благодаря ей появилась концепция «Возрождение традиционной среды обитания и адаптация ее к новым социально-­экономическим условиям».

Традиционная среда обитания — ​вот что мы сохраняли и развивали. Совершенно логично потом появилась и главная задача парка — ​сохранить жизнь в деревне, коренное население. Мы, к сожалению, сохранили не все деревни. Но про многие оставшиеся уже можно сказать «деревня, в которой хочется жить».

Про сходы

В 1991‑м, когда создали национальный парк, страна была уже другая (не только по названию). Наследие никого особо не волновало. Надо было выживать физически. Люди растерялись, привычное представление о будущем рухнуло. Началась массовая безработица, перестали выплачиваться пенсии и зарплаты, совхозы оказались на грани банкротства. Раньше они финансировались по звонку: капитальные вложения — ​пожалуйста, техника — ​пожалуйста, комбикорма — ​пожалуйста… И вдруг ничего этого не стало. Возникшие проблемы люди связали с организацией парка.

Анна Ивановна Лоскутова — жительница деревни Вершинино
Анна Ивановна Лоскутова — жительница деревни Вершинино

Тогда на сходах я много чего слышала в свой адрес. Особенно умиляла каргопольская администрация: должная отчитываться о своей работе, она каждый раз перекладывала эту задачу на парк. Помню, на одном таком «отчете» бабулечки из деревни Орлово спросили: «Так мы не поняли, мы чьи — ​парковские или районные?»

В клуб набивались и старики, и дети. Я стояла перед ними, и меня во всем обвиняли, требовали пенсий, зарплат, ремонта дорог и линий электропередачи. Парк был должен. Всем. Все. Тогда я научилась говорить «нет», хотя старалась сделать все, чтобы получилось «да»…

Нет, на сходах не плакала. Более того, выходила и думала: «Ничего, у нас все получится. Я все равно вас люблю». Не понимаю сейчас, откуда во мне было столько любви. Наверное, то, что я тратила, мне с лихвой возмещали кенозерские бабушки: «Да что ж ты на себя ­взвалила‑то, доченька!»

Точно знаю: без их тихой молитвы мне было б не выстоять.

Реставрация Почезерского храмового комплекса
Реставрация Почезерского храмового комплекса

Первая победа

Мы уже построили школу в Усть-­Поче, вовсю работали с норвежцами, а в Лекшмозере все ­как‑то не складывалось. Это сейчас деревня Морщихинская — ​чистая, красивая, непьющая, а в первые годы мы бензопилами «Урал» расчищали от сгнивших бревен подъезд к деревне, выгребали мусор. В свои приезды я исправно в 5 утра ходила на утреннюю дойку, и вроде все работали, но все равно даже многие сотрудники не воспринимали парк своим. И, казалось, изменить это невозможно.

Но вот однажды, в 1997‑м, я приехала в Масельгу с проектом щитовой кухни-­столовой для детского экологического лагеря (в 1995–1996‑х он проводился в деревне Зехновой, а с 1997‑го стал базироваться в Масельге). Показала чертежи казавшегося мне тогда огромным сооружения бригадиру плотников, красавцу, бывшему вэдэвэшнику Анатолию Евгеньевичу Разину.

И вдруг он говорит: «Мы сделаем лучше. У нас в парке должно быть все самое лучшее!» Можете представить, что в тот момент творилось у меня в душе?! Он сказал: «У Нас»! Парк перестал быть просто местом работы, он стал личностным смыслом. Я ответила: конечно, хорошо, сделайте лучше. Ушла на берег озера и так плакала — ​от радости. Это была моя первая личная победа.

С тех пор я спокойно ездила в Лекшмозеро, тем более что начальником Каргопольского сектора парка стал Николай Иванович Попов, настоящий хозяин, мастер на все руки. Что касается бригады Разина, то она красиво, быстро и качественно отстроила все сооружения в лагере.

Место силы

Порженский погост — ​сокровище парка, пересечение миров. Мое место силы. С ним у меня особые, личные, почти человеческие отношения. Порженский погост вправляет мне мозги. Впервые попала туда с норвежцами — ​мы шли сначала на лодке, потом пешком, затем на тракторе… Выходили из Вершинино в дождь, похожий на туман. Месиво, в котором ничего не видно. Вообще не верилось, что ­где‑то есть солнце. Прогноз синоптиков тоже ничего хорошего не предвещал.

П­отом‑то стало понятно, что это ОН определяет, как встречать. Пришли на погост — ​и тучи расступились, выглянуло солнце. С тех пор каждый раз с замиранием сердца жду встречи с НИМ, в душе теплится надежда, что и сейчас Порженский пустит и будет рад встрече.

Сколько раз потом ни приезжала или ни приходила туда, подбадривая себя словами «Дорога к Храму не должна быть легкой», тучи расступались всегда. И вроде столько в парке потаенных, сакральных, секретных больших и маленьких пространств, но именно здесь остро чувствуешь, что есть настоящее, а что — ​ложное, суета сует.

Я не люблю

Еще в конце 1990‑х — ​начале 2000‑х годов началось выдавливание профессионалов и ликвидация преемственности: опытные практики, прошедшие все карьерные ступеньки, уходили, так и не успев передать свой опыт — ​а это важнее, чем набор знаний. На смену профи пришли «имитационные менеджеры» (определение бывшего министра Госкомэкологии, члена-­корреспондента РАН Данилова-­Данильяна), подбираемые по принципу личной преданности. Их главная задача — ​понравиться начальству и красиво отчитаться.

Не люблю имитаторов бурной деятельности, бесконечные совещания по «улучшайзингу» всего и вся.

Не люблю слово «проблема» — ​предпочитаю «задача».

Не люблю «эффективность», которая определяется исключительно количественными показателями. У нас есть проекты, экономическая эффективность которых — ​ноль, а социальное значение неизмеримо. Например, «Заповедное Кенозерье — ​территория здоровья».

Опасаюсь всеобщего стремления к унификации, которое приводит к потере индивидуальности. Опасаюсь суеты.

Не люблю наборов мероприятий, зачастую безо всякого содержания, но таких приятных «наверху».

Опасаюсь людей, которые ни в чем не сомневаются. Если новый сотрудник задает сложные вопросы, скорее всего, из него будет толк.

Ненавижу охоту. Луки, арбалеты, вольерная охота — ​садистское развлечение, продавленное охотничьим лобби в Госдуме. Только извращенцы могут спокойно наблюдать за мучениями животных, попавших в петли. Сродни этому ужасу — ​притравочные станции, контактные зоопарки, дельфинарии. Догхантеров считаю своими личными врагами. Насилие над животными говорит о нездоровье общества.

Своим детям говорю: ваша главная задача — ​на­учить своих детей мыслить, анализировать, чтобы никто в будущем не смог ими манипулировать. Все остальное они сделают сами.

Первый зарубежный партнер. Норвегия

В 1990‑е был огромный интерес к России в мире. Но нашим первым зарубежным партнером стала Норвегия. В 1996‑м Кенозерский парк вошел в российско-­норвежскую программу по сохранению культурного наследия. Рабочую группу с норвежской стороны возглавил заместитель генерального директора Директората по культурному наследию Даг Мюклебюст, с российской — ​директор РНИИ природного и культурного наследия имени Д. С. Лихачева Юрий Александрович Веденин.

Когда делегация экспертов из Норвегии приехала к нам в мае 1996‑го, чтобы отобрать часовню для реставрации, мне так хотелось, чтобы выбрали сразу несколько! Но по плану рабочей группы предполагалась реставрация по одной часовне в Архангельской, Мурманской областях и Республике Карелия.

Министр охраны окружающей среды Норвегии Берге Бренде (потом — Министр иностранных дел)
Министр охраны окружающей среды Норвегии Берге Бренде (потом — Министр иностранных дел)

Модельным объектом стала Никольская часовня XVIII века в деревне Вершинино. Тогда меня удивило условие норвежской стороны — ​участие в работах местных жителей. Мне, воспитанной в советской школе профессиональной реставрации, но вне всякой связи наследия и местного населения, казалось, что главным итогом работы должен стать памятник, восстановленный силами профессиональных реставраторов. Безу­словно, рано или поздно мы бы осознали, что именно местное население — ​главное действующее лицо в охране своего наследия.

Осенью 1996‑го российские и норвежские плотники приступили к реставрации часовни. Норвежцы постигали секреты плотницкого северно-­русского мастерства с применением плотницкого инструмента, изготовленного по старинным образцам допетровских времен, а русские плотники учились новейшим норвежским реставрационным технологиям.

Специально для Никольской часовни Бьярне Лофт­хус разработал оборудование для лифтинга деревянных руб­леных конструкций. Технология позволяет поднять домкратами часовню на стальных опорах, заменить сгнившие венцы без раскатки памятника. При этом он сам находится под своей кровлей и «не исчезает» из пространства, сокращаются сроки и стоимость реставрации.

А лучшим подарком для норвежцев стал лемех, изготовленный их собственными руками. И за всем этим с любопытством наблюдали местные жители. Потом с использованием старинных плотницких инструментов, найденных на поветях, они стали возводить свои дома, хозяйственные постройки, реставрировать памятники, строить объекты туристской инфраструктуры парка. Традиции вернулись.

20 августа 1998 года епископ Архангельский и Холмогорский Тихон освятил отреставрированную часовню. На торжество собрались все окрестные деревни парка, приехали многочисленные гости. По словам епископа, в этот день округа приобрела своего небесного покровителя — ​святителя Николая. А Никольская часовня стала символом парка.

 

Российско-норвежская команда в Глазово, 1998 Год
Российско-норвежская команда в Глазово, 1998 год

Даг Мюклебюст признался, что это событие стало одним из самых сильных впечатлений в его жизни. Он был потрясен тем, что работа, сделанная российскими и норвежскими специалистами, оказалась действительно важной для огромного количества людей. Его это настолько растрогало, что он заплакал. Позже Даг признался, что плакал только в Кенозерье.

Наше сотрудничество продолжалось еще многие годы. Удалось восстановить пять часовен, спасти от гибели три церкви, находившиеся в аварийном состоянии, воссоздать гужовскую мельницу — ​она стала первой на Северо-­Западе России действующей водяной мельницей образца XIX века. В 2002‑м впервые в России с помощью лифтинга получилось осуществить ­уникальную операцию по подъему 200‑тонной летней шатровой церкви 1700 года Почезерского храмового комплекса — ​памятника федерального значения…

После 2015 года совместных проектов у нас уже не было. Изменилась политическая ситуация, в министерства пришли другие люди с другими установками.

Счастье = выбор?

Недавно снова была в Санкт-­Петербурге в музее Ахматовой. На подходе к нему — ​деревянный забор с инсталляциями, много записей, стихов… А возле нарисованного окна с рамой-­переплетами написано: «Счастье = выбор». В какой степени это определение подходит мне? Разве Соловки и Кенозерье — ​мой выбор? Не думаю. Это такой огромный подарок судьбы, ­почему‑то Боженька меня выделил.

Сноп от кенозерских детей
Сноп от кенозерских детей

Но Соловки и Кенозерье — ​это же не только про служение, памятники, природу — ​это про людей.

Если я начну хотя бы перечислять моих преданных парку коллег, которые работали в разные годы, на разных этапах становления парка, не считаясь со временем, не гнушаясь никакой работы, на все остальное не хватит места. Может, ­когда‑нибудь…

Анастасия Андреевна Аникиева, Юрий Александрович Веденин, Егор Алексеевич Аникиев в деревне Глазово, 1999 год
Анастасия Андреевна Аникиева, Юрий Александрович Веденин, Егор Алексеевич Аникиев в деревне Глазово, 1999 год

А сейчас я их всех — ​госинспекторов и научных сотрудников, водителей и лесников, трактористов и специалистов, капитанов речных судов и руководителей, хранителей музейных фондов и механиков, уборщиков служебных помещений и бухгалтеров, мастеров производственных баз и плотников, администраторов и станочников широкого профиля, животноводов и инженеров, методистов и народных мастеров, техников и операторов котельных — ​обнимаю и благодарю бесконечно за мощную поддержку. Без каждого из них не было бы ТАКОГО парка.

Когда третий тост на разных посиделках мы поднимаем за парк, все понимают: он включает в себя и наше великое и хрупкое наследие, и наших талантливых местных жителей, и наших прекрасных сотрудников, и наших замечательных друзей и партнеров. А я всегда подразумеваю кенозерских бабушек. Они называли меня по‑разному: «Ленушка», «наша Флегонтьевна», «доченька».

Анна Федоровна Силуянова, деревня Семеново, 1998 год
Анна Федоровна Силуянова, деревня Семеново, 1998 год

Анна Федоровна Силуянова — ​хранитель часовни Флора и Лавра в деревне Семеново и мой ангел-­хранитель. И в свои 90 лет она оставалась красивой, статной, говорливой. Ее любили слушать и фотографировать и русские, и иностранцы.

Она всегда встречала и провожала меня. Выходила на угор и долго-­долго стояла, махала рукой… Я чувствовала незримую связь с ней, знала, что она за меня молится. Для меня Анна Федоровна была патриархом Кенозерья, она знала все и всех. Окна ее дома выходили на Кенозеро, видны были все лодки, проплывавшие мимо, она комментировала, кто проехал, что за человек. Могла иногда сказать: «Ты эту ­девку‑то не бери на работу, она ведь курит». Я — ​ей однажды: так и я курю. Задумалась ровно на секунду: «А тебе можно».

Вершининские бабушки Пелагея Николаевна Ножкина, Анна Николаевна Губина, переехавшая к дочери из Зехновой Мария Васильевна Капустина любили приходить ко мне в гости. Навсегда запомнила чудесные вечерние разговоры за чашкой чая с малиновым вареньем и пирогами о жизни. И протяжные песни по праздникам. Без них опустел и мой дом.

Анна Александровна Семенова, деревня Зехнова, 2009 год
Анна Александровна Семенова, деревня Зехнова, 2009 год

Ушла целая эпоха удивительно совестливых людей из Зехновой, Карпово, Усть-­Почи, Почи, Семеново, Вершинино, Горбачихи и других кенозерских деревень. Теперь я езжу к ним на могилки, рассказываю про житье-­бытье, а они молча слушают. Умом понимаю, что вечной жизни не бывает, но сердце все равно рвется в клочья: в совсем не важной суете опять недолюбила, не договорила, не успела узнать ­что‑то очень важное у земных хранителей Территории. Если Соловки — ​это школа, то кенозерские бабушки — ​мои университеты.

Директорские тылы

Помню и тех, кто был моим тылом.

С огромным уважением отношусь к Павлу Николаевичу Балакшину. На его губернаторство пришлись тяжеленные годы. И при всех проблемах, которые приходилось тогда решать, Павел Николаевич с присущей ему глубинной мудростью всегда чувствовал, когда меня нужно вызвать к себе.

Я бывала у него часто. Захожу ­как‑то поздно вечером — ​сидит, подперев голову рукой, весь обвешан трубками (шла горячая линия по поставкам мазута) — ​уставший до невозможности. Как сводки с фронта принимал. Оторвался от трубок: «Лен, ты пришла за деньгами? Нет у меня денег. Но ведь каждый дурак умеет работать с деньгами. Научись работать без них». Когда потом мы в Марфином доме отмечали 10‑летие парка, я ответила ему: могу отчитаться. Мы научились работать без денег. В рабочем графике Аркадия Федоровича Личутина, первого заместителя Балакшина, вопросы, связанные с Кенозерским национальным парком, были на одном из первых мест.

Губернатор Архангельской области Анатолий Антонович Ефремов в Кенозерье, 2002 год
Губернатор Архангельской области Анатолий Антонович Ефремов в Кенозерье, 2002 год

Анатолий Антонович Ефремов, глава областной администрации в 1996–2004 годах. С ним мы строили фантастические планы по развитию территории, строительству моста через Онегу. Его заместитель по социальным вопросам в 1997–2004 годах Тамара Дмитриевна Румянцева была и остается другом и моим, и парка, с ее участием дети из сельских школ поступали в высшие и средние учебные заведения.

Всегда откликался на любые просьбы о помощи и поддержке Виталий Сергеевич Фортыгин, которого тоже считаю своим другом. Он был в парке несколько раз в разные годы, и становление парка происходило на его глазах.

Давняя дружба нас связывает с «Архангельскавтодором» и его руководителями в разные годы — ​Вячеславом Ивановичем Каляминым, Петром Петровичем Орловым, Алексеем Федоровичем Верещагиным, Игорем Николаевичем Пинаевым. Это «Автодор» подарил парку дорогу Морщихинская — ​Масельга. До этого, кроме как на тракторе, проехать по ней было невозможно.

Еще один очень надежный друг и партнер на протяжении всей нашей истории — ​Архангельская лесоустроительная экспедиция. Кстати, первая ГИС (геоинформационная система) среди всех национальных парков была разработана ее специалистами под руководством Сергея Васильевича Торхова для нас.

Министр природных ресурсов и экологии РФ в 2012–2018 гг. Сергей Ефимович Донской у Почезерского храмового комплекса, 2016 год
Министр природных ресурсов и экологии РФ в 2012–2018 гг. Сергей Ефимович Донской у Почезерского храмового комплекса, 2016 год

Дорожу дружбой с Сергеем Ефимовичем и Татьяной Анатольевной Донскими. Удивительное дело, как в наше время федеральный министр (Донской возглавлял Минприроды России в 2012–2018‑е) смог сохранить интеллигентность, человечность, умение сопереживать, слушать и слышать, искренне радоваться и огорчаться. В моей профессиональной жизни он был единственным министром, осознающим важность сохранения культурного наследия на особо охраняемых природных территориях. Именно при Донском впервые в России была реализована концепция единства природного и культурного наследия, впервые интересы государства были выше интересов ведомств. И случилось это при реставрации наших шедевров — ​Порженского погоста XVIII века и Почезерского храмового комплекса XVIII века, когда финансирование работ осуществляло не Минкультуры, а Минприроды по прямому распоряжению Президента России В. В. Путина.

Кремлевский дворец. Вручение Государственной премии РФ, 2019 год
Кремлевский дворец. Вручение Государственной премии РФ, 2019 год

Гуманисты, менявшие мир к лучшему

…Нередко слышу: «Вот бы лет десять сбросить»… А я даже боюсь это представить — ​сколько бы встреч в моей жизни не случилось, скольких бы людей, повлиявших на мое мировосприятие, я не узнала. Ничего не хочу менять в своей жизни.

Академик Дмитрий Сергеевич Лихачев и съемочная группа на Соловках, конец ­1980-х годов
Академик Дмитрий Сергеевич Лихачев и съемочная группа на Соловках, конец ­1980-х годов

Огромный подарок судьбы — ​встреча с академиком Дмитрием Сергеевичем Лихачевым. Мы познакомились на Соловках. Ленинградское телевидение снимало фильм «Я вспоминаю» о пребывании Дмитрия Сергеевича, осужденного за контрреволюционную деятельность, в Соловецком лагере особого назначения. Дмитрий Сергеевич несуетливо, негромко рассказывал, как практически случайно уцелел в этой адской мясорубке. Наверное, великие люди так себя и ведут — ​скромно, достойно, уважительно к чужой работе.

Мы шли с ним на одном катере к Заяцким островам, и он с неподдельным интересом слушал мои рассказы о реставрации, просил написать ему, что я думаю о реставрации Кижского погоста. Я не написала. Второй раз я видела его в Москве, на заседании Советского фонда культуры, который он возглавлял. И опять меня поразила его манера разговаривать с людьми, слушать и слышать их — ​тактично, без оскорблений не соглашаться с оппонентами, вдумчиво и аргументированно доказывать свою точку зрения.

Для меня Лихачев — ​нравственная опора. Какая же огромная потребность в гуманистах именно сейчас! Каким невероятно актуальным стало написанное им много лет назад: «Осознанная любовь к своему народу не соединима с ненавистью к другим. Любя свой народ, свою семью, скорее будешь любить другие народы и другие семьи и людей. Поэтому ненависть к другим народам рано или поздно переходит и на часть своего народа» (из «Заметок о русском»).

Академик Николай Павлович Лаверов, начало 2000-х годов
Академик Николай Павлович Лаверов, начало 2000-х годов

Посчастливилось быть знакомой и с академиком Николаем Павловичем Лаверовым. Для меня его личный подвиг заключается в спасении озера Байкал, по берегу которого собирались проложить газовую или нефтяную трубу (не помню точно какую, да это и неважно, Байкал был бы обречен). Он сделал все, чтобы этого не допустить, сделал как ученый, как государственный деятель, как настоящий гражданин своего Отечества.

Никогда не забуду нашу долгую беседу в моем кабинете с Мариэттой Омаровной Чудаковой, историком литературы, общественным деятелем, доктором филологических наук. Она с печалью говорила, что самая распространенная фраза в России — ​«От нас ничего не зависит». Так говорят взрослые люди друг другу, так они говорят своим детям. Но это неправильно, дети должны быть уверены, что от них зависит ВСЕ. Только тогда мы сможем спасти наш очень хрупкий мир и сохранить все живое на нашей планете. И еще одна ее фраза мне запомнилась: «Историю движет не пассивное большинство, а активное меньшинство».

Юрий Иванович Смирнов на конференции «Кенозерские чтения», 2009 год
Юрий Иванович Смирнов на конференции «Кенозерские чтения», 2009 год

Бесконечно дорогим для меня человеком был Юрий Иванович Смирнов. Крупнейший исследователь-­фольклорист, человек энциклопедических знаний, очень не любил наукообразие в докладах и статьях (никто не хотел попасть под его критику), остроумный и романтичный — ​таким он и останется в моей памяти. Юрий Иванович стал главным научным консультантом нашего музея «В Начале было Слово». К сожалению, музей мы открыли уже без него. Есть в нем сейчас особая комната — ​мемориальная библиотека Юрия Смирнова, переданная парку его вдовой.

Добрый ангел Русского Севера — ​Тамара Михайловна Гудима, близкий и родной и для Кенозерья, и для меня человек. Невозможно представить более мощного защитника культуры Русского Севера. Она была ее гордостью, болью и заботой. Архангельская область многим обязана Тамаре Михайловне. Это ее ­заслуга — ​принятие комплексной федеральной программы «Культура Русского Севера (2006—2011 гг.)».

Навсегда в моей памяти и в моем сердце останутся наши разговоры за полночь, коньячок ранним утром в день рождения моих детей. К ней я обращалась за помощью и советом в самые сложные периоды жизни, она умела все объяснить, найти нужные слова, которые снова и снова помогали восстать из пепла.

Незадолго до своей смерти Тамара Михайловна Гудима прочла мне по телефону строчки из стихотворения Анны Ахматовой: «Я научилась просто, мудро жить, смотреть на небо и молиться Богу…» И эти слова не выходят из моей головы. Тоже хочу так научиться жить.

Пространство умных, эрудированных, принципиальных, лучших катастрофически сужается. Так много потерь, и некем заменить. Но их присутствие в своей жизни я незримо ощущаю. Они и сейчас несут свой свет…

Режиссер Александр Николаевич Сокуров на вручении премии имени Д. С. Лихачева, Санкт-Петербург, 2022 год
Режиссер Александр Николаевич Сокуров на вручении премии имени Д. С. Лихачева, Санкт-Петербург, 2022 год

Но у меня остается еще близкий круг людей, которые, несмотря на редкие встречи, дарят тепло и надежду. Много лет дружу с семьей директора музея-­заповедника «Михайловское» Георгия Николаевича Василевича, директором музея-­заповедника «Куликово поле» Владимиром Петровичем Гриценко, президентом фонда «Заповедное посольство» Натальей Романовной Данилиной.

Андрей Сергеевич Кончаловский в Кенозерье, 2014 год
Андрей Сергеевич Кончаловский в Кенозерье, 2014 год

С огромным уважением отношусь к Игорю Николаевичу Шургину, архитектору-­реставратору, исследователю русского деревянного зодчества, побывавшему на Кенозере задолго до создания национального парка. Он разработал концепцию и генеральный план архитектурного парка «Кенозерские бирюльки» в Каргопольском секторе.

Советник Президента РФ Владимир Ильич Толстой у Почезерского храмового комплекса, 2019 год
Советник Президента РФ Владимир Ильич Толстой у Почезерского храмового комплекса, 2019 год

Благодарю судьбу за знакомство с Михаилом Исаевичем Мильчиком, искусствоведом, известным экспертом в области сохранения культурного наследия. Недавно довелось с ним побывать в Музее Иосифа Бродского в Санкт-­Петербурге, автором концепции и идеологом которого является Михаил Исаевич. Он дружил с ­поэтом. А я удивлялась: как в те годы молодой человек мог понять, что после проводов Бродского в эмиграцию надо не просто сохранить воспоминания, книги, автографы, а вернуться в его квартиру и тщательно отснять на фотоаппарат все ее детали. Они и дают сейчас ощущение подлинности в музее!

Вигаудас Ушацкас, глава представительства ЕС в России, в офисе парка в Архангельске, 2015 год
Вигаудас Ушацкас, глава представительства ЕС в России, в офисе парка в Архангельске, 2015 год

Дорожу знакомством с Андреем Борисовичем Зубовым — ​историком, общественным, церковным и политическим деятелем, доктором исторических наук. Как же приятно было узнать, что он имел отношение к созданию национального парка.

Особое место в моей жизни занимает Юрий Александрович Веденин, доктор географических наук. Образованный, с врожденной интеллигентностью, мягкий и одновременно твердо отстаивающий истину, Юрий Александрович, конечно, не вписывается в наше время эффективных топ-менеджеров. Думаю, для него Кенозерье стало личным пространством. А иначе разве возможно было бы проделать такой огромный объем работ, доказать, что Кенозерье — ​это не набор уникальных памятников природы, истории и культуры, а гораздо большее — ​территория, где все взаимоувязано: природа, культура, традиции, мировоззрение людей, мифология, ассоциации, запахи, звуки.

Во все времена только такие неравнодушные люди меняли этот мир к лучшему.

А все встречавшиеся на моем пути — ​и ­рабочие, и академики — ​были моими учителями. И каждому я благодарна за науку.

Звания и награды

У меня много наград, но работаю я точно не ради них.

Мне повезло: люблю свое дело. Наверное, лет в 30 думала иногда о признании. Но мне давно не 30, и я понимаю, насколько это неважно. Не люблю публичности, не люблю «разрезать ленточки» и ничего никому про себя не доказываю. Я давно уже все доказала самой себе. Все ответственные решения в своей жизни принимала сама, даже если они шли вразрез с общественным мнением, мнением родителей. Никогда не состояла ни в какой партии, не входила ни в какие фронты, несмотря на настоятельные предложения, никогда не была и не хотела быть депутатом.

Самое дорогое, что у меня есть, — ​репутация. Самая высокая награда — ​спасибо от людей. Действительно значимым считаю звание «Почетный гражданин Архангельской области». Быть гражданином, особенно в наше время, ответственно. «Делай что должно, и будь что будет».

Его дом

Лет 20 назад я ­где‑то прочла: «Кого Бог любит, того прячет». Я думаю, это про Кенозерье. Уникальное на Русской земле место, воплощение Русского Севера. Во­едино слившаяся красота земли и красота творений рук человеческих. Мир загадочный и одновременно открытый. Заповедная земля, где «Бог с людьми пребывает». Наверное, это и есть Его дом — ​возможно, единственный в России. Иначе откуда такое количество «небес»? Откуда так много часовен? Откуда столько поклонных крестов, «святых» рощ? Почему учеными начиная еще с XIX века здесь было записано такое огромное количество былин, исторических песен — ​свыше трех тысяч? Поэтому я знаю, ЧТО я защищаю. И как бы ни сложилась моя дальнейшая жизнь, насколько долго она бы ни затянулась, мои сердце и душа навсегда останутся там, в Кенозерье, под этим всегда разным и всегда прекрасным небом, где хочу обрести последнее пристанище.

Первая часть материала по ссылке: История рождения парка — в истории директора.