Интервью о том, почему художник-иллюстратор и один из лучших тележурналистов в России Зинаида Курбатова снова и снова возвращается в Архангельскую область
«Федор Абрамов подошел и спросил, сколько мне лет»
— Зинаида, вы со своей журналистской командой телеканала «Россия-24» практически каждый год приезжаете в Архангельскую область. И не только, как сейчас, летом. Бывало, снимали Соловки в зимнюю стужу. И так получилось красиво.
— Конечно, Соловецкие острова — место особенное для всей страны. Для меня лично — очень. Мой дедушка по материнской линии — Дмитрий Сергеевич Лихачев — отбывал там наказание в лагере особого назначения. Поэтому слово «Соловки» я знала с самого детства.
— Ваш дед дважды чудом избежал смерти в этом лагере. Однако вы будто бы продолжаете его дело, возвращаясь за журналистскими материалами именно к нам на Север.
— Север… Когда впервые сюда попадаешь, то потом он не отпускает, он притягивает, хочется вернуться. Это не мои слова. Я сейчас работаю на канале «Россия-24», и если есть возможность представить какую-то тему, связанную с Архангельской областью, если начальство ее одобряет, то мы едем и снимаем.
Когда я еще маленькая была, все в моем окружении говорили о Севере — о том, как много старины там сохранилось: книги, изобразительное искусство, и архитектура, и ремесла. Дедушка мой работал в Пушкинском Доме, в Институте русской литературы, и там постоянно организовывались археографические экспедиции, благодаря которым древлехранилище наполнялось редкими древними книгами.
Абсолютно все известные ученые ездили на Север — самый богатый материал для науки находили именно там. В частности, Александр Михайлович Панченко ездил в Кимжу. Потому что там жили старообрядцы, а старообрядцы — это книжная ученость.
А тетя моя работала в Русском музее, который организовывал искусствоведческие экспедиции за иконами. Все это обсуждалось в семье.
— Но ведь еще до первой экспедиции в Архангельскую область вы были знакомы с Федором Абрамовым?
— Да, он бывал у нас в гостях. Как-то Федор Александрович Абрамов отдыхал в Комарово в Доме творчества писателей, приходил к моему дедушке. А я в это время как раз читала его роман.
Я размышляла потом, почему ни к Астафьеву, ни к Распутину я не прикипела, почему именно к Федору Абрамову? У Абрамова мне очень понравился язык, потом удалось его услышать — эти слова, эти интонации…
Очень хорошо его помню: спросил, сколько мне лет. Так удивился, когда я ответила, что уже 16. Думал, что мне еще 14. Я так переживала, что выгляжу не по возрасту…
Впоследствии мой диплом в Академии художеств имени Мухиной был посвящен творчеству Федора Абрамова: иллюстрации и гуаши к роману «Две зимы и три лета».
В основе диплома была самая первая моя экспедиция в Архангельскую область.
«Мы ночевали в заброшенных избах на матрасах из сена»
— Чувствую, это что-то особенное в вашей жизни…
— Среди студентов академии царило просто повальное увлечение Русским Севером. Очень многие стремились поехать писать этюды именно на Север.
Одним из наших кумиров был Виктор Попков. Он прожил короткую жизнь, но создал гениальные произведения. На мой взгляд, это недооцененный художник. Начинал он как представитель сурового стиля, затем создал свой собственный лирический стиль. Многие художники и прежде, и потом писали Север, но лучше Попкова никто этого не сделал до сих пор. Понятно, что у будущих художников было желание отправиться по тем местам, где он писал этюды, а потом на их основе создавал свои прекрасные картины.
Был у нас такой преподаватель основ архитектуры — Борис Федоров, он одному моему приятелю нарисовал самодельную карту — дороги и пункты, как пройти и что увидеть. Это было в конце восьмидесятых. Вот эти старшие товарищи меня с собой и взяли. Это было перед 6-м курсом, когда я должна была делать дипломную работу.
— Надо поискать произведения Попкова…
— Его потрясающие хрестоматийные произведения — это «Северная песня» и «Хороший человек была бабка Анисья». Эти вещи были написаны в деревне Кимже, где он жил несколько лет. Он также ездил на Кенозеро. Кстати, сейчас говорят Кенозерье. А мы раньше говорили именно Кенозеро. Также Попков писал в деревнях Вершинино и Зехново.
— Вы прошли по его местам?
— Это был 1989 год и лучшее путешествие в моей жизни.
Мы взяли с собой одеяла и тушенку, кисти и краски. Доехали на поезде до Плесецка, потом на автобусе до деревни Конево, потом шли пешком. Тогда еще не было никакого национального парка. Первый пункт был Вершинино, где мы жили два дня. Дальше — Масельга. Потом Порженское, а затем Каргополь. Все это за две недели. Ночевать приходилось в заброшенных избах. Я потом рассказывала дедушке взахлеб, ведь он тоже был в подобной экспедиции на Севере, куда их возила из Ленинграда школьная учительница.
Один раз мы ночевали в доме, где жил сельский сапожник. Спали в кроватях с высокими бортиками, матрасы были из сена, мебель — с перегородками, расписная. В доме в целости и сохранности остались даже инструменты, колодки сапожные — никто ничего не трогал. Стены были оклеены газетами 1928 года. То есть понятно, что до того, как началось раскулачивание, люди здесь крепко обосновались. А потом ушли…
Сильнейшее впечатление на меня произвел монастырь в Порженском. Огромные серые стены, у иконы Богоматери лежали цветы. А лики Богоматери и младенца на ее руках были вырублены топором. Знаю, что сейчас все обновили… А это был памятник и старины, и богоборческим временам — всему-всему…
«Про серый и черный цвет говорят те, кто здесь не был»
— С той поры многое изменилось.
— Очень многое изменилось! Например, в Кимжу добирались только по воде. В Кильцу добраться было очень сложно — дорогу проложили ведь не так давно.
Помню, как Оля Перн, она художник-иллюстратор и сейчас работает в издательстве, которое принадлежит Эрмитажу, рассказывала, что местные бабушки показывали невероятно красивые платья свадебные и красные сарафаны. А потом, конечно, бережно складывали обратно в сундуки. Куда все это делось и что с этим прекрасным произошло — можно только догадываться.
Север для студентов Академии художеств — это легенда. Я не могу сказать этого ни про Сахалин, ни про Сибирь, где, разумеется, тоже интересно проходили практики. Но Север — это было что-то невероятное. Всякий человек, который занимался гуманитарной деятельностью, стремился именно туда попасть — там было все самое прекрасное.
Чуть позже я узнала, что Илья Глазунов и его бригады выезжали на Север и скупали там все. Коллекции Глазунова выставляются в России, и мы можем увидеть и эти свадебные наряды, и прялки, и утварь, но то, что вывезли в советское время на Запад, — увы…
— Вы ведь специально приезжали в Верхнетоемский район, чтобы рассказать потом на «России-24» о восстановлении храма, где когда-то хранилась редчайшая русская икона Георгия Победоносца?
— Это печальная история. Икона XIV века находится в Британском музее в постоянной экспозиции. Мы привыкли, что Георгий Победоносец на белом коне. На этой иконе конь под ним черный.
В середине 1960-х годов эту святыню из России вывезли Синявский и Розанова. И, разумеется, продали ее на Западе. Теперь нельзя вывозить вещи, которым больше ста лет. Очень жаль, что тогда разрешалось.
— Зинаида, из каждой командировки в Архангельскую область вы привозите несколько телевизионных репортажей. Кроме того, публикуете свои путевые очерки в журналах «Огонек» и «Русский мир». Вы рассказывали про Суру и Лопшеньгу, про Верколу, Кимжу, Мезень, Устьяны, Соловки, Каргополь, Луду, Верхнюю Тойму…
— И все равно этого недостаточно. Хочется еще и еще, жадность вот такая своеобразная.
— А из того, что снимали в Архангельской области, есть что-то особенно дорогое?
— Да, есть — с оператором Леонидом Арончиковым к 70-летию Победы сделали фильм «Бабья доля», а потом выпустили фотоальбом «Братья и сестры». О женщинах и подростках Архангельской области, которые трудились в войну.
Я много делала сюжетов и фильмов о войне. И не только я. Но когда говорят о Великой Отечественной, то вспоминают фронтовиков. И очень редко — «крестьянский фронт». А ведь это Федор Александрович Абрамов сказал: «Я знаю, когда открыли второй фронт, его открыла крестьянка».
Записывали красивых и степенных людей. Помню, как один из братьев Белоусовых в Верколе принес жестяную миску и сказал, что это та самая миска, что была с ним на лесозаготовках во время войны. Именно в эту миску наливали мусченку — муку, разведенную водой…
Записывали мы Апполинарию Козлову, которая работала на тракторе. Трактор топился дровами, трудно было его заводить, ручка могла сорваться и ударить. Бабушку Шуру Яковлеву записывали. Она была бондарем — ох, не девичья это работа!
Пришлось так тяжело трудиться и такую непростую жизнь прожить, а в людях все равно остается оптимизм и свет.
Все исходники этих записей я сохраняю — думаю, что еще пригодятся.
— В произведениях Федора Абрамова сильные эмоции, но так много боли. Молодежь привыкла читать более легкие тексты, и нынешним молодым читать Абрамова трудно
— Кому-то трудно смотреть. Однажды я услышала от коллеги, что Север скучный и темно-серый. Но это не так! Север обладает невероятной цветовой гаммой: очень синее, очень высокое небо. Серо-голубой цвет — это цвет высушенного дерева. И ярко розовый иван-чай. Это то, что я увидела в своем первом путешествии. Про серый и черный цвет говорят те, кто не был в этом чудесном краю.
Рельеф местности: холмы, пригорки, озера, спускаешься, поднимаешься… Природа — гениальный сценограф. Каждый раз видишь новую сцену, новую картину. Отдельное искусство — ставить храмы, чтобы видны были издалека с разных сторон, чтобы выделялись на фоне неба. Поэтому все художники и стремятся сюда. Здесь красиво — бесконечно.